{{news.content}}
{{news.date}}
{{news.section.name}}
Смотрите также
26 ноября на радио «Городская волна» (101.4 FM) прозвучал очередной выпуск «Вечернего разговора об истории Новосибирска». В гостях в студии побывал доктор исторических наук, профессор Владислав Кокоулин. «Новосибирские новости» публикуют полную расшифровку программы.
Взгляд назад. Исторический календарь
22 ноября 1941 года начал выпуск продукции для нужд фронта эвакуированный в Новосибирск из Красногорска Московской области приборостроительный завод. Это было первое предприятие оптического приборостроения в СССР. В Новосибирске завод стал основным поставщиком фронту оптических прицелов для артиллерии, танков, миномётов и стрелкового вооружения, а также наблюдательных приборов. В июне 1945 года за успешное выполнение правительственных заданий по обеспечению фронта оптическим вооружением завод награждён орденом Ленина.
23 ноября 1914 года создан Ново-Николаевский отдел Сибирского общества помощи раненым и больным воинам. Возглавил отдел крупный предприниматель Николай Алексеевич Туркин. Одной из основных функций отдела было создание питательных пунктов для обслуживания больных и раненых воинов, которые прибывали с эшелонами в город. Помимо питания здесь можно было получить необходимую медицинскую помощь. При пунктах существовали вспомогательные склады белья и тёплых вещей для снабжения одеждой нуждающихся, а также для транспортировки больных и раненых с вокзала в лазареты.
23 ноября 1945 года в Новосибирске открылся дом культуры имени Калинина.
26 ноября 1934 года в 12 часов дня в Новосибирске состоялся официальный пуск трамвая по маршруту №1 «Вокзал — центр». На маршрут вышли 14 вагонов — шесть моторных и восемь прицепных. За первый день работы они сделали 75 рейсов и перевезли 5945 пассажиров. Путь протяжённостью 4,2 километра со всеми остановками занимал 22 минуты.
26 ноября 1980 года первых посетителей принял ювелирный магазин «Кристалл». Он открылся в новом помещении на улице Титова.
27 ноября 1903 года в сосновом бору за речкой Первой Ельцовкой открыли крупный казённый военно-сухарный завод. Он производил миллион пудов сухарей в год, прежде всего для русско-японского фронта. Во время первой мировой войны, когда Российская империя воевала уже на германском фронте, сухарный завод постепенно пришёл в упадок. А в 1935 году здание перестроили в корпус обувной фабрики имени Кирова. До наших дней здание не сохранилось, зато сохранилась память о сухарном заводе — в названии улицы Сухарной.
27 ноября 1970 года указом президиума Верховного Совета СССР Новосибирскую область наградили вторым орденом Ленина. На этот раз — за успехи в развитии промышленности, науки и культуры.
Однажды в Новосибирске. Город особого режима
22 ноября 1937 года бюро новосибирского обкома ВКП(б) написало обращение к советскому правительству. В обращении была такая просьба: «В целях прекращения дальнейшего притока и очистки города от социально-чуждого и классово-враждебного элемента просим отнести Новосибирск к категории режимных городов». Ходатайство удовлетворили.
С 1938 года Новосибирск стал режимным. Теперь приехать в город стало возможно только при наличии специального удостоверения о цели визита.
В «Советской Сибири» опубликовали разъяснение от горисполкома: теперь в Новосибирске без паспорта нельзя было ни принять на работу, ни уволиться (за это — вплоть до уголовной ответственности), ни переехать с квартиры на квартиру.
Принимать на работу людей, которые жили вне города, можно было путём вербовки по нарядам плановых органов или по приглашению на работу. Завербованным или приглашённым давали жильё. Жить в городе без вербовки или приглашения было запрещено. Те, кто приезжал в командировку, на учёбу, лечение или с другой целью, должны были иметь документ, который бы эту цель подтверждал. Приезжающих нужно было зарегистрировать в течение суток.
Во время войны в Новосибирск эвакуировали важнейшие оборонные предприятия страны. Все горожане знали о расположении заводов. Говорят, что когда секретарь обкома Михаил Васильевич Кулагин в 1941 году организовал внезапную проверку, то выяснилось, что на большинство предприятий можно пройти без всякого пропуска. Именно тогда возникла идея об ужесточении категории режима в Новосибирске. Город было запрещено даже фотографировать. Именно поэтому так сложно сегодня найти фотографии улиц, зданий и мостов Новосибирска военного времени.
Было — не было. Свинец вместо сахара
Гость в студии «Городской волны» — доктор исторических наук, профессор Владислав Кокоулин.
Евгений Ларин: Всем нам знакомы слова Пушкина из «Капитанской дочки»: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Чаще всего эти слова звучат у нас, конечно, вне пушкинского контекста, но это, наверное, первое, что приходит в голову само собой, автоматически при слове «бунт».
В ноябре 1916 года Ново-Николаевск стал одним из городов по линии Транссибирской магистрали, в которых прокатились так называемые «голодные бунты». И, возможно, Ново-Николаевск стал первым брошенным камнем, от которого пошли волны по уже и без того неспокойной поверхности сибирской жизни. 9 ноября 1916 года в Ново-Николаевске вспыхнул «сахарный бунт». Сегодня мы постараемся разобраться, насколько беспощадным был этот бунт и был ли он таким уж бессмысленным.
Итак, конец 1916 года. Мы понимаем, что в самом разгаре первая мировая война. Чтобы говорить дальше о том, что в это время происходило в Сибири, в частности, в Ново-Николаевске, давайте выясним, какое положение в это время было на фронтах. В первую очередь, каким оно было для России.
Владислав Кокоулин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Владислав Кокоулин: Если мы говорим о положении на фронтах, то надо иметь в виду, что война шла уже третий год. Она затянулась и переходила в позиционную. Линия фронта примерно выровнялась. Летние и осенние бои 1916 года уже утихли, солдаты сидели в окопах, готовилась кампания 1917 года, которая, собственно говоря, не состоялась. Разве что прошло наступление Керенского.
Что касается общей ситуации, то Антанта в тот момент имела определённое преимущество, потому что Германия сильно истощила ресурсы. У Германии были хорошие возможности для молниеносной войны, но она не получилась. А позиционная война требует огромного количества ресурсов — армию надо кормить, солдат надо снабжать вооружением, боеприпасами, продовольствием. И выигрывал уже тот, у кого больше ресурсов. Качели качались то в одну, то в другую сторону и склонились в пользу Антанты. Преимущество оказалось на её стороне.
Евгений Ларин: Как себя чувствовали наши воины, как они были одеты, обуты, были ли накормлены?
Владислав Кокоулин: Проблем было много. Не хватало снарядов — это самое главное. На одну пушку на фронте приходилось по два-три снаряда в день. Вести боевые действия, по сути, было нечем.
Существовавшая в армии система, которая показала свою несостоятельность ещё в русско-японскую войну, так и не была налажена. Заказы распределяли по разным заводам. Этими заказами спекулировали, они не выполнялись, поскольку это не была отработанная система плановой экономики. Заводу давали заказ, а у него сырья не было...
Но нарастали трудности и в тылу. Война требовала солдат, а солдат брали в основном из деревни. И в деревнях, и в городах оставались в основном женщины, старики, дети. Запасы прежних лет истощались, а, чтобы обрабатывать поля, нужна всё-таки мужская сила. Женщины с детьми, конечно, что-то могут, но...
Евгений Ларин: Ещё и лошадей забрали!
Владислав Кокоулин: Да, была мобилизация лошадей. Продразвёрстку ввели ещё при царе — огромное количество продовольствия изымали в деревне и отправляли на фронт. Деревня и город оставались на скудном пайке.
Евгений Ларин: Как обстояли дела в городе Ново-Николаевске? Что было со снабжением? Какие были настроения? Ведь, как мы уже сказали, война шла не первый год.
Владислав Кокоулин: Если в 1914 году настроения были ура-патриотические — мол, мы быстро победим, то уже в 1915 году выявились все язвы войны. Во-первых, дефицит продовольствия. Во-вторых, спекуляция. Тот же сахар, ситуация с которым привела к сахарному бунту, ещё в 1915 году начали скупать и продавать по повышенным ценам. Причём это делалось ещё до введения карточной системы.
В Ново-Николаевске карточки на сахар ввели 15 августа 1915 года. На человека полагалось не больше двух фунтов сахара, то есть чуть меньше килограмма. А до этого, во-первых, шла спекуляция сахаром. Во-вторых, сахар продавался с другими товарами в нагрузку. То есть для того, чтобы купить сахар, надо было купить что-то ненужное. Такая система знакома тем, кто жил в советское время.
В газетах писали фельетоны, один из них я прочитаю. Он был опубликован в иркутской газете. Вот он:
«На всё подняли цену: на мясо, на дрова. Хоть манною небесной питайся, голова. Подходу нет к товарам, ломается торгаш, Дерёт с тебя безбожно, не хочешь, а отдашь.
Не сбавить полкопейки с назначенной цены, Грозит ещё накинуть по случаю войны. Что день, то выше цены без удержу растут. Последнего рассудка совсем лишишься тут
Война для всех — не сладость, война для всех — изъян. Так отчего же пухнет купеческий карман, Когда из наших тают последнее гроши? Вот эту мне задачу по совести реши».
Евгений Ларин: Война могла всё оправдать, всё можно было списать на войну!
Владислав Кокоулин: Да. Богатели отдельные фирмы. Крупные фирмы в том же Томске закупали дрова ещё на подходе к городу и в городе уже продавали по спекулятивным ценам.
Евгений Ларин: Насколько я понимаю, события 9 ноября 1916 года были уже не первыми в череде подобных происшествий. Так, например, годом ранее, 5 июня 1915 года, полиции пришлось утихомиривать женщин, которые собрались у городской думы и требовали выдать им пособия. «Бабий бунт» — так называют это в источниках.
Пишут, что женщины сорвали дверь кабинета городского головы, — но ведь не голову же они ему сорвали! Что они могли сделать? А весной 1916 года дело приняло уже более серьёзный оборот: громили продовольственные лавки, магазины, аптеки, избивали торговцев, забирали продукты. И всё это чинили женщины, солдатки! Ведь мужчины в большинстве своём были на войне. Всё это, я полагаю, грани одной и той же сложной фигуры?
Евгений Ларин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Владислав Кокоулин: Да, действительно, все эти проблемы начались ещё в 1915 году, и продолжались они до марта 1921 года. В 1920 году попытались проблему решить жёстко, но чёрный рынок никуда не исчез.
Если мы говорим о продовольственных бунтах, то мы должны вспомнить, что женщины вынуждены были кормить семьи, пособие оставалась небольшим, а заработать было некому — мужчины на фронте. И женщины стали замещать даже те должности, которые им не разрешалось замещать по закону.
Например, женщины становились присяжными поверенными и мировыми судьями. Но женский труд оплачивался меньше. Пособие не росло, а цены росли. И росли очень быстро. Рост цен в совокупности с дефицитом и приводил ко всем инцидентам, к бунтам.
Евгений Ларин: Во время подготовки к нашей беседе я прочитал одну статью о ситуации в это время в стране в целом. И там говорилось, что вообще-то продукты в стране были, и в достаточном количестве. Но они не доходили до потребителя.
Владислав Кокоулин: Продуктов хватило ещё и на гражданскую войну, и на продразвёрстку 1920 года. Продукты были, но ведь разладилась транспортная система. Собственно, даже сахар, из-за которого возник бунт, был.
Когда городской голова поехал в Томск, ему там сказали, мол, вот вагоны с сахаром, они на подходе, это ваши вагоны, распределяйте. Он радостный приезжает в Ново-Николаевск и объявляет, что сахар будет в ноябре и выдавать его будут по три фунта. Фунт — чуть менее полукилограмма.
Евгений Ларин: То есть в город поступил сахар, и его намеревались раздать, но, как сейчас принято говорить, что-то пошло не так.
Владислав Кокоулин: В октябре сахар не выдали вообще, сказали, что он задерживается где-то на железной дорог и его выдадут в ноябре, — пообещали. Но, конечно, народ в обещания тогда уже не особо верил. Но одно дело, когда сахар в городе, в лавках, и его не раздают, а другое, когда он где-то на железной дороге, дескать, потерпите немного.
Напряжение растёт, и вот городской голова со слов губернатора радостно сообщает, что вагоны с сахаром прибывают в Ново-Николаевск в начале ноября. Но тут выясняется, что по три фунта на человека выдать невозможно. Сахара мало. А в это время тот сахар, который уже прибыл в город, развесили по три фунта, чтобы быстро раздавать в лавках.
9 ноября 1916 года из городской думы поступает команда — перевешивать сахар по одному фунту. Раздать для начала по одному фунту. И когда люди начинают собираться у лавок, ставится понятно, что того сахара, который можно выдать, хватит не на всех.
Но в городе ведь были не только женщины, солдатки. Здесь формировались запасные полки. Здесь были новобранцы, которых обучали, а также солдаты гарнизона. И, когда женщины начали собираться толпами у лавок, к ним присоединились учебные команды новобранцев.
Полиции — конной и пешей, — наверное, хватило бы, чтобы оттеснить женщин и решить проблему. Но когда к ним присоединяются молодые ребята, возникает уже другая ситуация. Местный полицмейстер Бухартовский видит, что совладать он не может, ситуация выходит из-под контроля. Камни полетели и в него самого, и один камень даже в него попал. Он получил травму. Конных полицейских просто сминают.
Евгений Ларин: Но, наверное, их и было немного?
Владислав Кокоулин: Да, их было немного. Вообще ситуация в Ново-Николаевске была своеобразной. До Бухартовского здесь был колоритный полицмейстер по фамилии Висман, немец по происхождению
Евгений Ларин: Кажется, его фамилия связана с каким-то коррупционным скандалом?
Владислав Кокоулин: Да, скандал был большой. С одной стороны, он подавил всю уголовную преступность очень жёсткими методами. Он сам был очень смелым, крупным, и если ему эти преступники попадались, то он швырял их так, что им потом долго не хотелось.
Евгений Ларин: Давил физически?
Владислав Кокоулин: Причём лично! Но, с другой стороны, он установил то, что в 1990-х годах называли рэкетом. Он обложил всех торговцев и рестораторов данью, то есть он их «крышевал», а они ему исправно платили. Не заплатишь — попадёшь к нему в кутузку, где либо всё равно придётся платить, либо он придёт лично.
Евгений Ларин: Неизвестно, что страшнее.
Владислав Кокоулин: Уголовной преступности в Ново-Николаевске при нём не было. Потом, когда его отстранили, какой-то уровень преступности появился, но не такой высокий. Полицмейстер со своими наличными силами справлялся. Ново-Николаевск в годы войны не прославился уголовной преступностью. Поэтому и сил полиции было не так много.
Евгений Ларин: А 9 ноября пришлось всё-таки прибегнуть к помощи военных.
Владислав Кокоулин: В городе были начальник ново-николаевского гарнизона и командующий войсками, и у них силы-то были. Но другое дело, что поначалу они не придали этим волнениям никакого значения.
Евгений Ларин: То есть какая-то горстка людей митингует...
Владислав Кокоулин: Да, кто-то митингует у лавок. Помитингуют, дескать, и уйдут. К тому же запускать силы гарнизона было тоже опасно. А вдруг они разложатся? Ведь для такого дела люди должны быть проверенными, а тут были те же солдаты, из крестьян.
Евгений Ларин: То есть военные власти не были уверены в том, что солдаты не перейдут на сторону бунтующих?
Владислав Кокоулин: Да, именно! Они не были уверены, будут ли они эту толпу разгонять. Поэтому они колебались и ждали, как будет развиваться ситуация.
Владислав Кокоулин и Евгений Ларин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Евгений Ларин: Я прочитал, что силы подходили постепенно — сначала небольшой отряд из гарнизона...
Владислав Кокоулин: ... и только потом, когда командующий войсками туда направил четыре больших команды, толпу удалось оттеснить. Их называют погромщиками, но им можно и посочувствовать. Продуктов не хватало, а тут — продовольственные лавки, в которых продукты-то есть.
Евгений Ларин: Давайте попытаемся понять, что ими двигало. Понятно, что толпа состоит из отдельных людей, но это всё-таки какая-то обезличенная сила, которой нужно управлять. Известно ли, что произошло перед тем, как от требований, каких-то высказываний люди перешли к погрому? А они же громить пошли!
Владислав Кокоулин: Да, начался погром. Расследование, конечно, проводилось. Считали, что там действовали провокаторы — их так и не нашли.
Но легко себе представить ситуацию, когда обозлённые люди собираются в большом количестве. Представьте себе, вот мы складываем и складываем в одно место динамит, а потом, если он перегреется, может произойти взрыв.
Евгений Ларин: В случае с динамитом будет достаточно даже лёгкого сотрясения.
Владислав Кокоулин: И всё, вся эта масса взрывается. Поэтому здесь говорить о специальной деятельности большевиков или каких-то подстрекателей не приходится. Идея возникла в толпе. Феномен толпы очень хорошо изучен социологами и психологами.
Толпа чувствует свою силу, тут предоставляется возможность: вот лавка, в которой на витринах что-то лежит. А из неё ничего не дают. Или дают, но за большие деньги. Возникает соблазн всё это разгромить, тем более что недовольство копилось уже давно.
Как мы прочитали в фельетоне, люди считали, что спекулировали местные купцы. А случаи спекуляции действительно были: закупали сахар и на окраинах его втридорога продавали из-под полы.
Евгений Ларин: Громить, конечно, начали до того, как пришли военные?
Владислав Кокоулин: Да. Сначала полицейские попытались на эту толпу воздействовать уговорами, но у них ничего не получилось.
Евгений Ларин: Они вроде начинали даже стрелять, но в воздух. Но когда люди поняли, что на самом деле им ничего не угрожает, то перешли к решительным действиям.
Владислав Кокоулин: Представьте себе площадь, заполненную людьми...
Евгений Ларин: А кто-нибудь пытался посчитать, сколько туда пришло народу?
Владислав Кокоулин: Трудно было посчитать. Несколько сотен человек, до тысячи примерно. Их, конечно, никто не считал, не переписывал, фотофиксации не было. Понятно, что, когда отчитывались, — а томскому губернатору пришлось даже писать отчёт о происшествии министру внутренних дел — цифры были преувеличены. Местный полицмейстер их тоже преувеличивал. Так что если мы скажем, что их было около тысячи, то мы не ошибёмся.
И вот эта толпа, которая недовольна спекуляцией, высокими ценами и считает, что цены завышают владельцы лавок, чувствует свою силу и безнаказанность, врывается в лавки. Погром начался с центра, а когда войска стали прибывать, толпу начали теснить в Закаменскую часть города.
И по пути в Закаменку они тоже продолжали выносить из продовольственных лавок всё, что попадалось. И не только из продовольственных, но и из промышленных, мануфактурных заведений.
Евгений Ларин: Это силу уже было не удержать...
Владислав Кокоулин: Трудно сказать, присоединилась ли к ним уголовная преступность, оживились ли и воспользовались ситуацией уголовники, потому что их, как мы отметили, тут в большом числе и не было. Возможно, такие случаи и были. По крайней мере, в отчёте, который писал губернатор, это не указывалось.
Евгений Ларин: И вот в какой-то момент комендант города, штабс-капитан Никитин, отдаёт приказ стрелять на поражение. Мне всегда хочется понять истинные причины действий тех или иных людей. Действительно ситуация стала настолько серьёзной или он просто испугался?
Владислав Кокоулин: Ситуация была серьёзная. С одной стороны, войск мало. Выстрелами в воздух уже никого не разгонишь. С другой стороны, мы меряем современными мерками. А тогда, если вспомнить подавление первой русской революции, не церемонились.
Стрелять в толпу — это считалось нормальным. Это был даже приказ государя-императора. В 1917 году, когда начались события в Петрограде, он отдал приказ стрелять на поражение — никаких холостых выстрелов, никаких водомётов. Стрелять свинцом на поражение.
Евгений Ларин: Итоги всех этих действий 9 ноября был довольно впечатляющими для нашего города. Было две убитых женщины, одну из которых убили на месте, а другая умерла в больнице. Что ещё — раненые, арестованные?
Владислав Кокоулин: Раненых было немного. Арестовали 74 человека: 54 женщины, 20 мужчин. Эти цифры показывают примерное соотношение в толпе. Как сложилась их судьба, не совсем понятно. Скорее всего, их освободила февральская революция. Когда объявили революцию, всех выпустили из тюрем. Поскольку дел на этих людей нет, то, скорее всего, их просто освободили в феврале 1917 года.
Что касается материального ущерба, то в отчёте томского губернатора министру внутренних дел было сказано, что это примерно 10 000 рублей и 400 пудов сахара. То есть примерно шесть с половиной тонн сахара.
Владислав Кокоулин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Евгений Ларин: А много это или мало?
Владислав Кокоулин: Если бы его раздавали по одному фунту, то его получили бы 13 000 человек.
Евгений Ларин: Я считаю, что это вполне нормально. То есть, в общем, хватало сахара!
Владислав Кокоулин: Да, по одному фунту можно было начать раздавать. Но 400 пудов — это то, что растащили. В отчёте губернатора эти цифры приуменьшены, потому что могли и компенсацию потребовать. Поэтому если количество бунтующих преувеличивали, то количество ущерба иногда приуменьшали, чтобы показать свою деятельность и так далее.
Евгений Ларин: Вот ведь какая ситуация. Ведь эти люди ещё не умирали от голода? Такого, чтобы умирали с голода, ещё не было. Да и сахар — это продукт далеко не первой необходимости, биться за него, наверное, было бы уже последним делом. Значит, истинные причины всё-таки были в том, что это уже был настоящий революционный накал? Наверное, так?
Владислав Кокоулин: Общая ситуация с продуктами была нестабильной. Одно дело, когда продукты в лавках есть постоянно, хоть и по завышенным ценам, а другое дело, когда их там нет. Вы приходите в лавку, и раз за разом продуктов там нет. При первой же возможности вы начинаете продукты запасать. Соответственно, их становится меньше в продаже.
Запасать-то может тот, у кого есть деньги, связи, кто пошустрее. Кроме того, купцы придерживали товары, выжидали, когда повысятся цены, чтобы продать с большей прибылью. И вот эта нестабильность — с одной стороны, дефицит продуктов, с другой стороны, спекуляция и очереди за продуктами — создавала общую ситуацию недовольства всем. Сахар в этом случае послужил лишь спусковым крючком. Это могло не с сахаром случится.
Евгений Ларин: Видимо, продолжение этого сахарного бунта всё же последовало, потому что мой исторический календарь, на который я опираюсь, говорит о «голодных бунтах» в других городах. Что это были за голодные бунты, во что всё это вылилось?
Владислав Кокоулин: Нельзя сказать, что всё началось в Ново-Николаевске и дальше пошло по цепочке. Все эти бунты имели общую причину, просто в разных городах они возникали по разным поводам. В Семипалатинске тоже, например, 19 ноября за ночь разгромили лавки. Собралась толпа, и начался погром.
Правда, ситуация в Сибири несколько отличалась от ситуации в европейской части страны. Там погромы приобретали антинемецкий характер. Погромщики прикрывались борьбой с немцами. Это, дескать, немец спекулирует, а немца подкупили евреи. Или что-то в этом роде. Громили там тех, у кого были немецкие корни, немецкие фамилии.
Купцы нередко даже меняли немецкие фамилии на славянский лад, чтобы избежать погромов. Хотя это были те самые российские немцы, которые жили в России ещё со времён Екатерины Второй. То есть в европейской части России погромы приобретали ярко выраженный национальный оттенок.
У нас, в Сибири, было иначе. Во-первых, немцев у нас не было. А во-вторых, здесь эти погромы носили характер того, что потом называли классовой борьбой. Правда, без руководства большевиков. Шла борьба купцов, местной буржуазии, и трудящихся.
Евгений Ларин: Ещё я встречал упоминания о том, что в народе ходили слухи, будто продуктов не хватает из-за того, что кто-то по сговору их отправляет врагу, в Германию. В этом обвиняли чуть ли не российскую императрицу — она же германская шпионка, это всем известно! В Германии вроде голод, но немцы почему-то с ним справляются...
Владислав Кокоулин: Да, такие разговоры ходили, слухи были. Мы должны учитывать не только материальные факторы, но и морально-психологические. Слухи ходили и о Распутине... Когда здесь, в Ново-Николаевске, в 1917 году стало не хватать продуктов, толпа бросилась откапывать министра Николая Первого в усадьбе городского головы. Пронёсся слух, что если откопать труп министра, то голод прекратится!
Евгений Ларин: Жуть какая!
Евгений Ларин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Владислав Кокоулин: Совершенное безумие! Какого министра? Почему Николая Первого? Правда, это газеты написали, может, они перепутали Николая Первого с кем-то. Тем не менее 150 человек разгромили усадьбу городского головы, раскидали клумбы и всё там раскопали. В чём причина всех бед? А вот она! Причина должна быть простой, понятной и доступной. Купцы прячут. Царь виноват, царский министр. Царица с Распутиным гуляет.
Евгений Ларин: Насколько был беспощадным этот бунт, мы уже поняли. Давайте попробуем разобраться, был ли он бессмысленным. Возымели ли действия бунтовщиков какие-то положительные последствия?
Владислав Кокоулин: Нет, они не смогли переломить ситуацию, она осталась прежней и только усугублялась. В декабре 1916 года в городе вновь была попытка примерно такого же продовольственного бунта. А потом произошла февральская революция. Казалось бы, всё — царского правительства нет, спекулянтов нет, мир и свобода. Но продуктов-то не хватает.
И народ в конце марта 1917 года отправился на Медвежий остров искать запасы. Кто-то сказал, что там склады, запрятан хлеб... Самые безумные идеи, когда попадали в толпу, — а настроение тревожное — могли возыметь такое действие.
Евгений Ларин: А ведь неспокойные времена только начинались! Вы уже сказали, что закончилось это только в 1921 году. Но закончилось ли?
Владислав Кокоулин: Относительно. Если мы говорим о новой экономической политике, то результаты НЭПа у нас начали сказываться в 1922-23 годах, когда магазины наполнились продуктами. А на протяжении революции и гражданской войны были проблемы, трудности с продовольствием, спекуляция — это всё было. Но до больших бунтов дело не доходило.
Евгений Ларин: Наверное, смело будет брать на себя такую ответственность, но всё же. Как вы считаете, революции 1917 года, февральскую и октябрьскую, в большей степени подготовили политики или спекулянты?
Владислав Кокоулин: Это сделали и те, и другие. У нас же не было политических свобод в полной мере. Не случайно, когда шло разбирательство причин сахарного бунта, во всём обвинили депутатов государственной думы. Дескать, это они что-то мутят, говорят что-то не то, и эта мутная волна доходит до нас.
С другой стороны, были реальные экономические трудности. Экономическая система, которая была очень неустойчивая, в годы первой мировой войны просто рухнула как таковая. В итоге мы получили революцию на базе экономических проблем и политического маневрирования, возможности получения выгоды, например, от критики царя и чего-то подобного.
#Однажды в Новосибирске #Городская история #Городская волна #Общество #История #Работа #Еда #Потребительский рынок #Финансы #Экономика
