{{news.content}}
{{news.date}}
{{news.section.name}}
3 марта на радио «Городская волна» (101.4 FM) прозвучал очередной выпуск «Вечернего разговора об истории Новосибирска». В гостях в студии побывал доктор исторических наук, профессор Владислав Кокоулин. «Новосибирские новости» публикуют полную расшифровку программы.
Взгляд назад. Исторический календарь
1 марта 1897 года в посёлок Ново-Николаевский прибыл Владимир Ульянов — будущий Ленин. В 9 часов 25 минут вечера он сошёл с почтово-товарно-пассажирского поезда №4 на конечной станции Западно-Сибирской железной дороги Кривощёково. На санях по речному льду Ленин перебрался на правый берег на станцию Обь, заплатив за проезд примерно 40 копеек. Следующим утром в 9 часов 01 минуту Ленин отправился в Красноярск, а оттуда дальше — в Шушенское, в ссылку.
1 марта 1958 года вышел в свет первый номер газеты «Вечерний Новосибирск». Очереди к газетным киоскам начинали выстраиваться около пяти часов вечера, они надолго стали характерной деталью городского пейзажа.
2 марта 1924 года в Ново-Николаевске состоялось собрание учредителей Сибирского отделения Всероссийского общества «Долой неграмотность».
2 марта 1967 года для покупателей открылся ЦУМ, который госкомиссия приняла ещё в январе.
3 марта 1946 года после войны возобновилось издание журнала «Сибирские огни».
5 марта 1966 года в Заельцовском районе открылась первая в городе прачечная-автомат.
6 марта 1917 года на чрезвычайном заседании городской думы Ново-Николаевска гласные торжественно лишили министра императорского двора, генерал-адъютанта графа Владимира Борисовича Фредерикса звания первого Почётного гражданина города.
Император Николай Второй пожаловал барону Фредериксу титул графа, а жители нашего города в 1908 году присвоили ему звание Первого почётного гражданина Ново-Николаевска за его заслуги перед городом в деле выкупа земель у Кабинета Его Императорского Величества.
За что Фредерикса лишили почётного гражданства, доподлинно неизвестно. Протокола заседания городской думы не сохранилось, пресса тех лет также не даёт разъяснений. По одной версии, гласных городской думы возмутило то, что он, Владимир Фредерикс, по своей служебной обязанности скрепил своей подписью манифест об отречении Николая Второго от престола. По другой версии, лишение Фредерикса почётного гражданства произошло на общей волне ликования по поводу падения монархии и отрицания всего, связанного с императором.
6 марта 1917 года образован городской комитет РСДРП.
7 марта 1898 года в посёлке Ново-Николаевском открылось первое заведение Новосёлова по производству фотографических работ.
Однажды в Новосибирске. Весна под красным флагом
2 марта 1917 года в Ново-Николаевск пришло известие о революционном перевороте в Петрограде. Вечером весь город читал спецвыпуск газеты «Голос Сибири» с текстом телеграммы об отречении императора Николая Второго от престола.
В тот же день состоялось экстренное заседание городской думы, которое продолжалось до поздней ночи. Зачитывали телеграммы — от председателя временного комитета Государственной думы, Петроградской городской думы о присоединении к новому правительству, принималось обращение к населению. Городской голова Беседин говорил о необходимости спокойствия и достойной встрече событий. Меньшевик Герман-Каменский призвал городскую думу возглавить ново-николаевскую революцию.
В течение двух последующих дней в Ново-Николаевске установилось двоевластие. Во-первых, возник Комитет общественного порядка и безопасности. Городская дума подчиняется комитету как единственно законному представителю Временного правительства. Городского голову Беседина комитет в отставку не отпускает и просит остаться в думе до новых выборов в городское самоуправление.
Полицмейстер Бухартовский также заявляет о подчинении новой власти, но его всё равно садят под домашний арест, а потом отправляют на фронт в действующую армию.
Вместе с комитетом в городе появляется и другая власть. 5-7 марта в Ново-Николаевске проходят выборы в Совет рабочих и солдатских депутатов. Избирают около 80 депутатов. Они представляют 8000 рабочих и 40 000 солдат гарнизона. Большинство мест в Совете депутатов получают эсеры и меньшевики.
Комитет общественного порядка и безопасности возглавил Николай Жернаков, двоюродный брат первого городского головы Владимира Жернакова, представитель знатной купеческой фамилии. Во главе Совета депутатов встал лидер социал-демократов, меньшевик Владислав Герман-Каменский. Оба были известными и уважаемыми в городе людьми.
Комитет общественного порядка и безопасности будет оставаться у власти до конца апреля. 30 апреля он передаст её вновь избранному городскому народному собранию, которое, впрочем, Временное правительство не признаёт; в июле народные собрания преобразуют в земские.
В конце марта в Ново-Николаевске будут проходить многочисленные митинги. Восторженная публика будет носить красные банты, а над городом станут развеваться красные флаги. Именно красный флаг стал общенациональным символом февральской революции.
Было — не было. У нас всё, как было раньше
Гость в студии «Городской волны» — доктор исторических наук, профессор Владислав Кокоулин.
Евгений Ларин: 8 марта 1921 года открылся Х съезд РКП(б), который 14 марта принял постановление о введении НЭПа. Сегодня мы будем о новой экономической политике.
Итак, давайте разбираться. Чем же старая экономическая политика оказалась плоха, что понадобилась новая? Государству, условно говоря, три года от роду, а его экономическая политика уже устарела?
Владислав Кокоулин: В годы гражданской войны экономической политикой была политика военного коммунизма. В деревне крестьяне сдавали все излишки продуктов по твёрдым ценам — это называлось продразвёрсткой. Но твёрдые цены в реальности ценности не имели, потому что деньги тогда стремительно обесценивались, а промышленных товаров не было.
А в городе отменили свободную торговлю и заработную плату — рабочим выдавали натуральный паёк. Плюс обязательная трудовая повинность. Паёк получали только рабочие и служащие в учреждениях. Все остальные паёк не получали. Это была вынужденная политика. Новая экономическая политика была новой по отношению к политике военного коммунизма.
Владислав Кокоулин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Евгений Ларин: А так в ней нового ничего не было?
Владислав Кокоулин: Ничего. Потому что в начале 1918 года, когда большевики установили свою власть, они проводили ту же экономическую политику, к которой они вернулись в 1921 году.
Евгений Ларин: Каковы были главные черты новой экономической политики и её цели? Мы ещё должны сказать о том, что в годы военного коммунизма промышленность и торговля пришли в полный упадок.
Владислав Кокоулин: Так же, как и жилищная сфера. Если мы говорим о Ново-Николаевске, то в упадок пришли даже бани и все развлекательные заведения. В 1920 году вся система рухнула окончательно. Её надо было восстанавливать.
Евгений Ларин: Если ничего вообще не работало, то как жили?
Смотрите также
Владислав Кокоулин: Жили в условиях катастрофы. Надеялись, что что-то изменится. Как-то выживали.
Евгений Ларин: Всё нужно было теперь каким-то образом поднять, уже не говоря о том, чтобы выйти на дореволюционный уровень. Какими средствами?
Владислав Кокоулин: Если мы говорим о новой экономической политике в стране в целом, то мы должны иметь в виду, что она была направлена прежде всего на деревню. Город и всё остальное — в последнюю очередь.
Главной проблемой была деревня, массовые крестьянские выступления против политики военного коммунизма, которая проводилась в деревне. В Западной Сибири самое крупное восстание произошло в 1921 году. В Колывани — летом 1920 года. Все выступления были не против советской власти, а именно против военно-коммунистической политики. Так что нужно было решить проблему деревни.
Если у крестьянина отнимают все излишки, то он не заинтересован в том, чтобы увеличивать запашку. Он делает так, чтобы производить минимум, чтобы как-то выжить. А всё остальное — это лишние затраты труда. Это стало очевидно уже в 1920 году. И в 1921 году объявили новую экономическую политику.
С осени 1921 года крестьяне, после того как сдадут налог зерном, могли продавать излишки на вольном рынке. И эта политика уже потянула за собой все остальные решения, которые изначально на съезде не принимались — относительно промышленности, торговли и так далее.
Евгений Ларин: То есть первоначально государство не собиралось давать вольницу лавочникам?
Владислав Кокоулин: Нет, но оно оказалось вынуждено. Потому что если у крестьян появилась возможность продавать на рынке, то должен быть какой-то рынок. А что является рынком? Это города, основные покупатели крестьянской продукции. И в том числе Ново-Николаевск, где был достаточно мощный рынок, особенно в 1921 году.
Мы помним, что в 1921 году сюда переехал Сибревком с учреждениями. Население города стало быстро расти за счёт служащих, сюда потянулись рабочие, потому что началась стройка. И здесь бурно стал развиваться городской рынок.
Евгений Ларин: Наша территория, как и 80% всей России, была аграрной. После всех продразвёрсток крестьянам осталось, что везти на рынки?
Владислав Кокоулин: После продразвёрстки — почти нет. Но в 1921 году, когда стало понятно, что эта политика будет серьёзно проводиться государством, крестьяне стали постепенно расширять запашку. 1921 год ещё был тяжелый. В 1922 году, когда они увидели, что у них взяли налог, оставили им зерно и они реально могут продавать на рынке и получить взамен городские промышленные товары, они стали увеличивать запашку. В годы НЭПа она стала расти.
Соответственно, город стал насыщаться продуктами, ведь крестьяне здесь не только зерно продавали. Чего только не было на рынках в годы НЭПа! Если вспоминать эти рынки, то это было изобилие — горы гусей, зайцев, мясо лежало грудами. Нэповские лавки и магазины — это был расцвет!
Евгений Ларин: А что касается среднего промышленного производства? Большевики вернули прежним владельцам то, что отобрали после революции?
Евгений Ларин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Владислав Кокоулин: В 1920 году в Сибири, в Ново-Николаевске, была проведена национализация. Но мы должны помнить, что здесь была гражданская война и был Колчак, который вернул хозяевам предприятия, национализированные в 1918 году. В 1920 году их снова национализировали. В 1921 году стало понятно, что надо что-то производить. Производить всё государство не может. Было решено сдать в аренду всё, что возможно.
Но аренда была очень интересная. Кооперативам устанавливали, что производить, в каком объёме и по каким ценам продавать. Свободы выбора не было. Но предприятия отдавали и в частные руки. Правда, самые убитые, которые государство само уже никак не могло восстановить. Их просто передавили частникам, мол, справитесь, что-то произведёте — и хорошо.
Евгений Ларин: То есть там было настолько физически изношенное оборудование?
Владислав Кокоулин: Да, именно так. Во время гражданской войны наступила сильная разруха. В 1920 году вообще всё добили. В результате некоторые предприятия, которые до революции работали и производили продукцию в промышленных масштабах, в 1921 году выпускали, например, несколько ящиков мыла в день, вот и всё.
Оборудование изношено, рабочих — несколько человек. И даже такой крупный по тем меркам завод, как «Труд», не был в состоянии обеспечить деревню железными изделиями. Там работало 50 человек.
Евгений Ларин: А его кому отдали?
Владислав Кокоулин: Он остался у государства. Государство постаралось сохранить в своих руках ключевые заводы и отрасли промышленности. Передавалась лёгкая и пищевая промышленность.
Смотрите также
Евгений Ларин: Когда в Ново-Николаевск пришёл НЭП и город почувствовал ветер перемен?
Владислав Кокоулин: С точки зрения горожан — в 1922 году. В 1921 году НЭП ещё только объявили где-то в Москве. Наш город ещё жил старой, патриархальной, жизнью. Он не был городом в прямом смысле. Рабочие, которые приезжали и устраивались на завод, тут же покупали себе корову, чтобы пасти её на городских лужайках и кормить себя и своих детишек молоком. Наш город был полуаграрным. Постепенно начались перемены.
Зримо изменился город в 1923-24 годах. Даже пройдя по улицам, уже можно было увидеть, что это не революция, не гражданская война, а это, действительно, новая эпоха.
Евгений Ларин: Вот что писала в апреле 1921 года ново-николаевская газета «Дело революции» в статье «Наша барахолка»:
«Она приютилась рядом с Рабочим дворцом как бы для того, чтобы этот удивительный контраст бросался ярче в глаза. И нужно сказать, что с весенними лучами солнца она несколько ожила. Прежде всего разрослась, расширилась, разбухла. Это уже не та жалкая барахолка с десятками, изредка сотнею, людей, которая была в декабрьские и январские морозы.
Это сейчас же разбухшая торговка, многоголосая, деловитая и бойкая. Торгуют всем, начиная от золотых украшений и кончая новой эмалированной посудой, точно сейчас только снятой с полки какого-нибудь склада. Расцвела барахолка под тёплым апрельским солнышком».
Очень знакомая картина. 1990-е!
Владислав Кокоулин: Если мы вспомним перестройку и 1990-е годы, то тогда ведь тоже была проблема с насыщением рынка товарами. И перестройка как раз вспоминала НЭП — дескать, давайте мы частника пустим, и он произведёт нам электрические чайники, утюги и то, чего нам не хватает. Перестройка ведь шла как раз под знаком НЭПа.
Как проявился в НЭП в городе? Было два больших рынка: Центральный — это нынешняя площадь Ленина, где сейчас оперный театр — и Закаменский рынок. Кроме барахолок, в годы НЭПа здесь ещё было много интересного, но барахолки — это самое яркое из этого. Их называли толкучками. Народ туда ходил порой не просто что-то покупать. Там можно было и развлечься. Там продавали попугаев, показывали обезьянок, были лотереи, и чего там только не было!
Милиция на эти рынки заходить боялась. Можно было нарваться и серьёзно пострадать. В 1920-х годах рынки у нас были без милиции, соответственно, там была преступность. Милиции там работать было совершенно невозможно, могли просто затоптать. Барахолка жила своей жизнью.
Евгений Ларин: В статье, которую я процитировал, упоминаются золотые украшения и эмалированная посуда. Но людям тогда в первую очередь нужно было что-то съедобное.
Владислав Кокоулин: В апреле 1921 года снабжение ещё идёт по карточкам. Если говорить об отношении к НЭПу крестьян и рабочих, то рабочие к нему не сразу положительно отнеслись. Потому что их просто сняли со снабжения. Если до этого у них был гарантированный паёк, пусть и скудный, то теперь пайка нет — идите покупайте. А деньги ничего не стоят. Инфляция, деньги обесцениваются, счёт уже на миллионы шёл. До 1924 года деньги обесценивались быстро, как в 1990-е. И рабочие первоначально были против НЭПа, он их не устраивал. Паёк всё-таки был привычнее и лучше.
Евгений Ларин: А крестьяне НЭП восприняли?
Владислав Кокоулин: Они начали насыщать рынок. Это началось осенью 1921 года и в 1922 году, когда им стало понятно, что эта политика даёт плоды. 1922 год — это начало расцвета торговли. Крестьянин повёз в город свою продукцию.
Евгений Ларин: Куда эта продукция попадала? Где горожанин отоваривался?
Владислав Кокоулин: Если говорить о годах НЭПа, то, во-первых, это были базары, где продавали с лотков и прилавков. Кстати, там и пирожки некачественные продавали, и пельмени там варили в этой грязи. Их покупали красноармейцы, видимо, по своей бедности. Условия были антисанитарные.
Во-вторых, были магазины Губторга. Чуть позже появляются кооперативные магазины. В 1926 году появилась сеть магазинов «Акорт». Что-то можно было дешевле купить на рынке, что-то в магазине. Горожане приглядывались и выбирали. Но ассортимент в 1920-е годы всё-таки улучшился, если сравнивать НЭП с военным коммунизмом.
Интересно то, что сейчас мы считаем, что лук, чеснок и огурцы — это в основном пища для бедных. Тогда это была пища для нэпманов. Рабочие люди не покупали лук, чеснок и огурцы, для них это было роскошью. Помидоры, которые для нас сейчас обычная еда, тогда были деликатесом. Они были очень дорогими. Лучше было купить гуся. Помидоры продавали штучно как редкий деликатес.
Фунт чая стоил дороже пуда мяса. Кофе по государственному снабжению шёл только определённым категориям населения, например в больницы. На рынке он не сразу появился. Стали продаваться арбузы, которые до революции горожане не ели. Начали появляться товары, о которых люди забыли.
Евгений Ларин: Где находились магазины, которые считались основными? Как они появлялись — росли как сеть или укрупнялись? Много их было или мало?
Владислав Кокоулин: Магазины Губторга и «Акорт» были сетевыми. Сейчас сетевые магазины снабжают с одной базы, а тогда они могли действовать автономно. Крупный магазин был в самом центре города, на главной площади. Был магазин в Закаменской части города. Небольшие магазинчики стали появляться и других, отдалённых, частях города.
Тем не менее горожане предпочитали ходить на базары, потому что время работы магазинов было не очень удобным. Они закрывались в 5-6 часов вечера, когда рабочий день ещё продолжался. Магазины были рассчитаны на домохозяек.
Евгений Ларин и Владислав Кокоулин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Евгений Ларин: Закупки продовольствия шли напрямую от крестьянина?
Владислав Кокоулин: Да, магазины сами закупали эти товары в деревне. Крупных продовольственных баз не было. Что касается мануфактуры, то были централизованные поставки. Выделялись определённые фонды, отправлялись в какую-либо губернию, привозили по железной дороге и распределяли по магазинам — «колониальные» товары, чай, монпансье, фабричные товары. Крестьянская продукция шла напрямую из деревни.
Рост числа магазинов в Ново-Николаевске происходил в 1925-27 годах, но это был небольшой рост. Конечно, у каждого дома магазинов не было, потому что, повторю, горожане покупали всё в основном на рынке.
Но появился ещё один конкурент — магазины Центрального рабочего кооператива. Особенность была в том, что туда вносили паи, на эти паи закупали товары, и членам этого кооператива, пайщикам, продавали эти продукты чуть дешевле. Это сеть тоже расширялась. Это происходило до 1927 года. Потом стала начинаться другая эпоха, и сеть эта стала сворачиваться.
Евгений Ларин: Что касается общепита и сферы услуг, которые я предлагаю объединить, то воображение рисует такую картину провинциального города времён НЭПа: полгорода — похоронные конторы, полгорода — парикмахерские. Помним эту картину. И сидят унылые владельцы заведений в ожидании клиентов, но к ним никто не идёт. Денег ни у кого нет. Как дела у нас обстояли в действительности?
Владислав Кокоулин: Были харчевни, где питались те, кто приезжал на рынок, — разносортный люд. Продукция там, конечно, была дешёвая. Там давали выпить. И там ещё торговали наркотиками. Это, к сожалению, тоже было нэповское явление.
Был уровень чуть повыше — кафе средней руки. И были, конечно, рестораны для нэпманов, где они прожигали свои деньги. Девать их было некуда, вложить их во что-то они не могли, да и по большому счёту в этом не было смысла, и они их прожигали в ресторанах и кафе.
Интересно, чем заманивали эти кафе. В 1922 году все эти учреждения — парикмахерские, бани, кафе, харчевни — вновь начинают открываться. И основной лозунг был «У нас всё, как было раньше». То есть как во времена царской России, мы, дескать, возвращаемся к нормальной мирной жизни.
Евгений Ларин: А чем платить за всё это, наверное, было далеко не у всех!
Владислав Кокоулин: Конечно. Дифференциация населения была сильная. Рабочие с окраины, служащие и нэпманы — разница была. Служащим порой не хватало зарплаты, чтобы содержать семью. Оклады были не очень высокие.
Евгений Ларин: Мы уже упомянули инфляцию. В это время ведь прошла реформа, появилась новая денежная единица.
Владислав Кокоулин: Золотой червонец.
Евгений Ларин: Помните, профессор Преображенский говорил: «Это слишком дорого стоит. 50 червонцев!»
Владислав Кокоулин: Принцип распределения червонцев был такой. Их не меняли просто на деньги, их давали рабочим в качестве зарплаты. Только рабочим. То есть рабочий получал зарплату в твёрдой валюте — в золотых червонцах, которые были обеспечены золотом. Потом они уже пускались в оборот и постепенно вытесняли советские денежные знаки.
Реформа прошла успешно. Года за два денежное обращение стабилизировалось, советские деньги, которые в 1920 году заменили сибирские деньги и «керенки», практически исчезли из оборота. А их считали на миллионы.
Евгений Ларин: А «керенки» мотали метрами!
Владислав Кокоулин: Да, а советские деньги съела инфляция.
Евгений Ларин: В Ново-Николаевске была серьёзная по тем меркам промышленность. Почти вся она была сосредоточена вдоль берега Оби, где нынешняя улица Фабричная. Что произошло с нашими основными предприятиями — мукомольными, маслобойными?
Владислав Кокоулин: Судьба у них была разной. В 1921 году, когда решили эти предприятия отдавать в частные руки, мукомольные предприятия не смогли передать, потому что они принадлежали Сибпарткому — отдельному ведомству, которое отвечало за снабжение армии и центральных городов хлебом и другими продуктами.
Отдел промышленности, который был при местном губернском исполкоме, не имел к ним никакого отношения, не мог их регулировать и распоряжаться ими. Но здесь были, условно говоря, муниципальные заводы, такие как «Труд», пивоваренные заводы.
Евгений Ларин: Что стало с пивоварами?
Владислав Кокоулин: Там была интересная история! Задача была — не насытить рынок, а не допустить конкурентов. Было два пивоваренных завода: один частный, другой — рядом — государственный. И государственный завод пожаловался в партийный комитет с требованием закрыть частника, потому что он, такой нехороший, пиво производит лучше и продаёт его дешевле. И из-за этого государственный завод терпит убытки.
Партийная организация принимает решение частника задавить. Непорядок: социалистические рабочие, которые производят пиво хуже и дороже, страдают, а какой-то частник наживается на дешёвом и хорошем пиве!
Была и другая проблема. Это сейчас упорядочено законодательно, а тогда чётких законов не было, их принимали на ходу, а зачастую никто их и не соблюдал. Какие-то законы существовали, но как они функционировали — никто не понимал. Новая эпоха!
И были такие братья Шеины. У них был мыловаренный завод, они его сами ещё до революции создали за свой счёт. Завод пережил революцию, спокойно производил мыло при Колчаке. Советская власть объявила, что завод находится под контролем государства, но туда не приходил ни комиссар, ни кто-либо другой. Они производили мыло и продавали его государственным органам по твёрдым ценам, причём последним это было выгодно.
Что случилось в 1922 году? Заводы стали сдавать в аренду, и братья захотели свой собственный завод, который был под контролем государства, но который у них никто не отбирал, оформить в аренду у государства. Но выяснилось, что госорганы отдали этот завод в аренду непонятно какому предпринимателю, который пришёл на этот завод и просто продал всё оборудование, распродал всё сырьё и разорил предприятие.
Они в течение года пытались переписываться с разными органами власти. А они им: мол, всё по закону, обращайтесь сюда, обращайтесь туда. В результате пострадали братья Шеины, мыло перестало производиться, и завод был разорён.
Владислав Кокоулин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Евгений Ларин: Это характерный пример?
Владислав Кокоулин: Один из характерных. Некоторые были не настолько яркими, но это достаточно типичная ситуация, когда экономически эффективные предприятия, производящие дешёвую качественную продукцию, пытались найти своё место на рынке, не очень слушаясь государственные органы и местных чиновников. Их придавливали административно и прижимали разными способами.
Евгений Ларин: Зачитаю ещё один отрывок — из бюллетеня полномочного представительства ОГПУ «О ходе хлебозаготовок по Сибкраю», 11 февраля 1928 года:
«Среди обывателей перебои в лавках ЦРК и „Акорта“ с мукой и хлебом вызвали больше всего панику. Материалы всех округов сообщают, что у лавок, продающих хлеб, создаются громадные очереди обывателей, не исключая и семей служащих. В Новосибирске среди обывателей наблюдается определённая сумятица. Именно: жители Закаменской части города, обойдя все магазины у себя, идут в город в надежде там купить муки или хлеба.
А жители центральной части города, наоборот, обойдя магазины у себя, идут за Каменку — тоже купить муки. Этому способствует нехватка муки в магазинах в силу громадного спроса из-за тенденции запасти на всякий случай. И если раньше хватало с излишком на весь день торговли известное количество хлебопродуктов, то сейчас оно расхватывается за несколько часов, в особенности печёный хлеб, которого уже вечером найти бывает трудно».
1928 год. Что произошло?
Владислав Кокоулин: Это уже ближе к концу НЭПа. Проблема была даже не в местном рынке, не в местной торговле, а в государственной политике. Государство постоянно увеличивало цены на промышленные товары и снижало закупочные цены на зерно. И поэтому крестьянство не было заинтересовано сдавать зерно государству. А потребности росли.
Росла армия чиновников, росла просто армия, росло количество рабочих и служащих, которых государство должно было обеспечивать хлебом. А крестьяне не сдавали зерно. И поездка Сталина в Сибирь — он и в Новосибирске был — связана была с тем, чтобы заставить местные органы власти нажать на крестьян, и они бы стали сдавать зерно на рынок.
Евгений Ларин: Опять продразвёрстка?
Владислав Кокоулин: По сути, да. Крестьяне так и говорили, что опять возвращается продразвёрстка, как во времена военного коммунизма. И те же самые методы. Хлеб был, но продавать его было невыгодно, потому что промышленные товары очень дорогие, а хлеб дешёвый. И крестьяне предпочитали, если была возможность, его удерживать до весны, а весной пытаться его реализовывать уже на вольном рынке по другим ценам. Или напрямую менять у рабочих на промышленные товары.
Евгений Ларин: Это было популярно?
Владислав Кокоулин: Да, в кризисные времена всегда обменивали. Если у вас есть хлеб, а у кого-то есть то, что можно утащить с завода или дома залежалось, обмен шёл очень активно. Кризис НЭПа как раз был связан с этой политикой хлебозаготовок и политикой «ножниц цен», когда одни цены росли, а другие падали. Вот в чём была большая проблема НЭПа.
Евгений Ларин: То есть мы можем говорить о том, что новая экономическая политика провалилась?
Владислав Кокоулин: Её, скорее, провалили. В 1926 году власти официально объявили, что по уровню производства всех товаров мы достигли уровня благополучного 1913 года. А дальше были альтернативы развития. Можно было выстраивать крестьянскую политику, быстро развивать мелкую и лёгкую промышленность, а за счёт этого потом возрождать крупную промышленность.
Но пошли по другому пути. Начали с ликвидации мелкой промышленности и индустриализации крупной. Конечно, мы оцениваем это уже с точки зрения начавшейся потом Великой Отечественной войны и говорим, что это была оправданная политика. Но ведь в 1928 году, когда эту политику стали проводить, о войне с Германией никто даже и не подозревал. До 1933 года Германия была лучшим другом Советского Союза, важным экономическим партнёром.
Евгений Ларин. Фото: Ростислав Нетисов, nsknews.info
Евгений Ларин: Что дал НЭП нашему городу?
Владислав Кокоулин: Если говорить о нашем городе, то это, конечно, крупное строительство. Когда Сибревком сюда перевёз учреждения, начался быстрый рост города, началось жилищное строительство. Появление автобусов, потом — трамваев.
В 1929 году в городе наконец-то появился водопровод. Облик города частично изменился, он становился больше промышленным, чем крестьянским, хотя частный сектор у нас есть до сих пор и коров, наверное, где-то в городе и сейчас можно встретить. Во всяком случае, из 1980-х годов пасущихся в городе коров я хорошо помню. НЭП привёл к росту города, некоторому оживлению промышленности, бурному росту торговли.
Евгений Ларин: Горожане сильно разбогатели?
Владислав Кокоулин: Обычные граждане не очень разбогатели. Местные «корейки», конечно, разбогатели. Особенно на торговле. Но государство очень скоро начало борьбу с этими нэпманами, поэтому они просто прожигали огромные деньги в кафе и ресторанах на шампанское и рябчиков. Нэповские разгулы, о которых нам известно из фильмов, были характерны и для Новосибирска.
Евгений Ларин: А каким было отношение к таким нуворишам со стороны обычного среднего человека? Как Шариков ответил на вопрос профессора Преображенского: «Вы что же, труженик?» — «Да уж известно, не нэпман!»
Владислав Кокоулин: Отношение было отрицательное. Дело в том, что средний уровень рабочего всё-таки был не такой высокий. Конечно, рабочий уже мог что-то себе купить — еду, промышленные товары, мануфактуру. Но вот это швыряние денег раздражало людей. К тому же и для государства — кто были главные враги? Кулак, поп и нэпман! Три карикатурные фигуры последних лет НЭПа. Три направления, по которым велась атака.
Евгений Ларин: Завершая наш сегодняшний разговор, хочется сказать ещё несколько слов о влиянии НЭПа на культуру. Это же была эстетика ресторанов и кабаре. Безыдейное, пошлое, мещанское искусство — так об этом говорили. Эллочка-людоедка с её мексиканским тушканом, папиросными наклейками и ситечком из Европы и лучших домов Филадельфии. «А вот они условия, а вот она среда!» Чем в этом отношении отличился наш город?
Владислав Кокоулин: Если говорить о культуре, то в Новосибирске происходили противоречивые процессы. С одной стороны, классическая опера и балет были объявлены буржуазными искусствами. Их не ставили. Классический театр тоже становился буржуазным. Хотя часть пьес полуреволюционного содержания всё же допускали.
Но выяснилось, что пролетарская культура просто не воспринимается. Пролетарскому искусству народ предпочитает легкомысленные развлечения. И тогда ему было решено противопоставить всё-таки классическое искусство. Ведь не случайно в 1931 году у нас первый камень был заложен в строительство оперного театра.
В годы НЭПа были противоречивые тенденции. С одной стороны легкомысленное, с другой — линия классического, серьёзного искусства. В Новосибирске в силу столичного статуса города, в силу того, что здесь собирались литературные, интеллектуальные силы, служащие высокого уровня, начала развиваться и расцветать высокая культура.
Евгений Ларин: Задам последний вопрос. В милицейских хрониках у нас не были зафиксированы «бывшие предводители дворянства», разбрасывающие баранки? Насколько у нас было спокойно?
Владислав Кокоулин: Если говорить о преступности, то в годы НЭПа она здесь носила специфический характер. Бандитизм — в меньшей степени. Основными статьями, с которыми боролась милиция, были кражи, самогоноварение и хулиганство. Пьяные дебоши в ресторанах, организация притонов.
Проституция как таковая тогда уголовно не наказывалась — наказывали организаторов притонов. Разгул бандитизма начался после Великой Отечественной войны. В годы НЭПа крупных бандитских группировок и шаек у нас не было. Хотя грабежи, конечно, были. И порой серьёзные.
Евгений Ларин: А когда мы будем говорить о следующем экономическом этапе, то это будет...
Владислав Кокоулин: Индустриализация конца 1920-х и 1930-х годов.
#Однажды в Новосибирске #Городская история #Городская волна #История #Общество #Армия #Бизнес #Потребительский рынок #Еда #Экономика
