Сухбат Афлатуни: «Серьёзная книга выводит человека из состояния комфорта»
В Новосибирске завершился литературный фестиваль «Новая книга». Одним из приглашённых гостей проекта стал лауреат престижной премии «Ясная поляна», писатель Евгений Абдуллаев, известный читателю под псевдонимом Сухбат Афлатуни. «НН» встретились с автором и побеседовали с ним о творчестве в цифровую эпоху.
Мария Кандеева
— Ваши первые произведения вышли в конце 1990-х годов. Что изменилось за это время и есть ли какая-то разница между творческим процессом тогда и сейчас?
— Всё изменилось. Мы начинали с моими друзьями, поэтами Санджаром Янышевым, Вадимом Муратхановым, во второй половине 90-х в Ташкенте, и тогда фактически ещё не было интернета. Можно сказать, жили в информационной пустыне. Была проблема, где взять информацию: новые книги, публикации... Сейчас, наоборот, не знаешь, как справиться с этой волной. И это, похоже, ещё не «девятый вал».
— А искусственный интеллект используете в своей работе?
— Мне, простите за самонадеянность, пока собственного хватает. Хотя понимаю, что есть сферы, где использование искусственного интеллекта — это неплохо. Скажем, для писателя, работающего в сегменте массовой литературы, наверное, это даже хорошо. Нейросети опасны в другом. Мы впервые сталкиваемся с тем, что ИИ не просто даёт нам какую-то дополнительную информацию, а может работать за нас полностью.
Это означает, что если он будет развиваться дальше, то возникнет читатель, который сильно подсядет на литературный фастфуд. И следующее поколение, возможно, уже не будет различать, что написано человеком, а что является творчеством чата GPT. Вот это немного страшит.
Я бы предпочёл, чтобы информационные открытия дали нам от себя отдохнуть немного. Всего, что наизобретали, уже в принципе достаточно. Конечно, кто-то со мной не согласится, но особого счастья в глазах у людей от всех этих технологических новшеств точно не видно.
— Какие трудности испытывает современный писатель, который творит в эпоху цифры?
— А те же самые, что и в другие времена — трудности мастерства. Эта писательская проблема была всегда: и две тысячи лет назад, и тысячу, и сто лет, и сейчас. Это строгое отношение к себе, постоянный поиск, перманентное недовольство собой и тем, что ты делаешь.
Когда пытаешься не просто рассказать историю, а что-то понять в окружающем мире. Писатель, вступая в диалог с читателем, даёт возможность увидеть себя. Но не через скучное нравоучение, а немного сообщая что-то новое, немного развлекая.
— По вашему мнению, можно как-то сохранить оригинальность в этом цифровом шуме, когда всё подхватывается и мгновенно тиражируется?
— У меня нет в кармане какого-то готового рецепта. Во-первых, она, оригинальность, должна иметься; оригинальность и её имитация — это не совсем одно и то же. Сальвадор Дали говорил, что гением можно стать, играя в гения, надо только заиграться. Очень остроумная фраза, но я в это не верю.
Наверное, нужно серьёзно относиться к себе. Не как к своему «я», а к тому, что тебе дано. Понимать возможности своего авторского голоса, его силу, его пределы. И серьёзно относиться к читателю. Публика не дура, да и внутри себя она очень разнообразна. И где-то в ней ходят и твои читатели. И без серьёзного отношения к аудитории в целом эта встреча со «своим» читателем может не состояться.
— Как вы думаете, изменится ли роль писателя с развитием нейросетей в обозримом будущем, через 5–10 лет?
— Она уже очень сильно изменилась по сравнению с тем, что было 35–40 лет назад. Помню, как в конце восьмидесятых по телевизору в прайм-тайм полтора часа могла идти творческая встреча с Чингизом Айтматовым, и все смотрели, не отрываясь.
Я не знаю, кого сейчас надо посадить, чтобы так было. Пелевина, может быть, но он как раз с публикой не встречается.
— Одно из ваших громких произведений, получившее премию «Ясная поляна» в номинации «Современная русская проза», — роман «Катехон». Это же, по сути, тоже про столкновение эпох?
— Это про жизнь в её предельной сложности, про современность. В данном случае я об этом рассказал на примере других эпох. Катехон упоминается в послании апостола Павла, где он говорит, что мы ожидаем конца света, придёт Христос, но прежде должен прийти Антихрист, то есть должна обнаружиться тайна беззакония.
Много уже было похожих кандидатов, сколько раз казалось — вот Антихрист пришёл. Тем не менее они все были какими-то локальными, действовали в одной стране или нескольких и не являлись истинными.
Что-то удерживает мир от конца, философы и богословы на протяжении двух тысяч лет спорят на эту тему. Вот и главный герой романа пытается ответить на этот вопрос. А вместе с ним и я тоже. Ответа готового нет, потому что серьёзная литература, она ищет вопросы. Правильно сформулированный вопрос — уже наполовину ответ.
А вообще это произведение о любви. Я считаю, что в целом вся литература — она о любви, и высокая тем более. Человек ведь рождается для этого — чтобы любить.
Мне сложно говорить о том, что я написал. Это уже отделилось, стало жить своей жизнью, наполняться какими-то читательскими интерпретациями. Что делает писатель? Он создаёт некую веточку, которая потом опускается в насыщенный соляной раствор читательского внимания. И дальше она покрывается кристаллами, становится красивой. И это уже не зависит от меня.
— В описании к роману сказано, что это фэнтези. Вы говорите, что это серьёзное произведение про любовь.
— Жанр важен в массовой литературе. Вот — детектив, вот — фэнтези, вот — фантастика. А в литературе не-массовой, не-коммерческой жанры, как правило, смешиваются. Например, Достоевский написал «Преступление и наказание», которое, по сути, является детективом. Или Набоков взял схему порнографического романа, нагрузил его до предела психологией — и получилась «Лолита».
— Какая книга сегодня важнее: бумажная или электронная?
— Мне нравится читать бумажную, с карандашом в руках. Электронная удобнее, но это не всегда хорошо, есть сферы, где удобство убивает. На мой взгляд, вообще задача серьёзной литературы — выводить человека из состояния комфорта. Она не стремится «сделать читателю красиво», она предлагает ему провести эксперимент над самим собой.
Достоевский тоже был безжалостен к своему читателю. Когда мы видим то, что у нас внутри, это не очень-то приятно. Однако позволяет по-другому посмотреть на мир, поднимает над ним.
— Про Достоевского часто вспоминаете. Это ваш любимый писатель?
—У меня вообще любимых писателей постепенно не остаётся. Со временем начинаешь иначе их оценивать. Достоевский — очень важный этап моего читательского, а значит, и писательского роста, важный в моём развитии. Я прошёл через эту любовь к Достоевскому и счастлив, что когда-то он был рядом со мной.
