«Газорубль», «гуманитарка», «илитка», «гегемон», «коллективный запад» — множество новых слов и выражений вошли в разговорную речь новосибирцев этой весной. Люди свободно используют неологизмы как в кухонных беседах, так и в дискуссиях в социальных сетях. Как изменился русский язык вслед за последними внешнеполитическими и экономическими событиями, «Новосибирские новости» расспросили доктора филологических наук, профессора, завкафедрой филологии факультета гуманитарного образования НГТУ НЭТИ Галину Мандрикову.
— Галина Михайловна, мы знаем, что вы наблюдаете за тем, как меняется современный русский язык, поэтому хотим узнать, что прямо сейчас происходит с лексикой.
— Вы правы, мои научные интересы во многом связаны с особенностями современного словоупотребления. Всё, что происходит в языке здесь и сейчас — в лексике, в речи (коммуникации), — это моё. Помимо этого, на факультете гуманитарного образования НГТУ как преподаватель я читаю курс лексикологии филологам, курс теории коммуникации — филологам и журналистам, а также веду у журналистов такую дисциплину, как «Актуальные проблемы журналистики и современного общества». Всё это обязывает меня очень внимательно следить за тем, что сейчас происходит с языком, как он «откликается» на различные социальные изменения, отмечать различные тонкости и нюансы современной коммуникации.
— Какие новые слова этой весной вы уже записали в свой профессиональный блокнотик?
— Из самых новых мне нравится слово «газорубль». Это, с одной стороны, экономический термин, а с другой — политический. Такой вот привет «нефтедоллару». Ещё можно добавить, что в речь вошла «гуманитарка», то есть гуманитарная помощь. Это языковое явление, которое называется лингвистическим термином «универбация» (курительная комната — «курилка», читальный зал — «читалка», наличные деньги — «наличка» и т. д.). Мне кажется, что это очень по-человечески.
Ещё пока не знаю, как отнестись к паре «нацики» и «пацики» — вот где поляризация общества!
Еще одно частотное образование в языке СМИ — «укрофашисты» и «укронацисты». Нам понятнее были «неонацисты» и просто «нацисты».
О тех деятелях культуры, которые уезжают из России, стали говорить «элитка» и «илитка/ылитка». «Элитка» уже звучит презрительно, а «ылитка» — это максимально презрительно.
Активизировались слова, которые мелькали в политической сфере, а сейчас вышли на первый план. Так, понятие «коллективный запад» существует уже некоторое время как собирательный образ недруга, но оно не было разговорным. Сейчас же его используют в спонтанной речи и ещё со специфической интонацией. США могут не называть Соединёнными Штатами Америки, можно просто обозначить одним словом — «гегемон», и всем понятно, о ком речь.
Много появилось конфронтационной и резко полярной лексики. Она прямо активно вошла в язык — время такое... Кроме того, если смотреть видео с Украины, то можно услышать огромное количество мата.
— Почему люди в таких сложных условиях начинают использовать мат? Это варваризация, деградация или, наоборот, психологическая защита?
— Одна из функций мата — это снятие стресса. В критический момент человек так выплёскивает страх, отрицательные эмоции. Можно сказать, что это психофизиологическая разрядка организма. Другое дело, что у нас сейчас этот выброс идёт где надо и где не надо, потому что очень много конфронтации и негатива.
— Когда прошёл первый шок после начала спецоперации, многие осознали, кто в шутку, а кто и всерьёз, что привычные матерные слова уже не справляются со своей функцией.
— Мат уже давно перестал быть табуированной высокоэкспрессивной лексикой, потому что многие люди очень часто используют его совсем не по назначению: в междометной функции, для связки слов, по привычке и т. п.
У инвективной лексики, по мнению учёных, есть не менее 27 функций использования в речи/в тексте. (Об этом, кстати, можно почитать в монографии Владимира Жельвиса «Поле брани»).
Русский язык пытается описать, дать оценку, назвать любую ситуацию. И довольно часто это насмешка, юмор, попытка представить ситуацию как абсурд, как возможность приспособиться к ней, примирится, принять без трагизма. У нас как носителей русского языка нет ложных установок, мы можем назвать (если захотим, конечно) всё как есть — наш язык даёт нам такую возможность. Вместе с тем мы следим за языком — стараемся не произносить того, что не пропустит цензура, если речь идёт о публичной или массовой коммуникации.
— Богатый русский язык с эвфемизмами непременно поможет обойти все запреты.
— Да, это универсальный приём, с помощью которого мы можем камуфлировать всё что угодно. Например, повстанцы, террористы, сепаратисты и ополченцы — это одни и те же люди, всё дело в том, как их хотят представить разные СМИ. Как можно наблюдать, в политике и средствах массовой информации эвфемизация сейчас достигла небывалых высот.
Для западной журналистики (не знаю, можно ли назвать её журналистикой, поскольку многие позиции уже утрачены, и она превратилась в обслуживание чьих-то интересов), если бомбят Сербию, Ирак, Афганистан, это «борьба за демократию». Они называют эти действия так, как им удобно. Как вписывается в их концепцию.
Мы живём в привычном нам мире двойных стандартов, где одно может называться другим — похожим, подобным словом или эвфемизмом. Но для себя, для дома, для «разговоров на кухне» мы оставляем то, что есть. Невозможно обманывать себя до такой степени.
#Интервью #Город знаний #Дом за городом #Культурный город #Общество #Дискуссия #Мода #Книги #Культура