Главная интернет-поэтесса России: «Читать стихи там же, где Евтушенко, Маяковский и Есенин - ответст...

Лариса Сокольникова

15:20, 18 апреля 2012

Более 300 тысяч интернет-страниц и почти два миллиона видео-роликов выдает поисковик на запрос «Вера Полозкова». «А это, вообще, кто?» – тем не менее, спрашивают люди, кому за 40. Молодежь такой вопрос шокирует – как можно не знать Веро4ку? На пике популярности самая известная молодая  поэтесса российского интернета приехала в Новосибирск с концертами.

«Вы можете задавать мне вопросы, а можете не задавать. Посидим, помолчим, посмотрим друг на друга, - так начала разговор Вера Полозкова на встрече с почитателями ее таланта в книжном магазине «Плиний Старший» 17 апреля. В Новосибирске она дает два концерта в поддержку своего нового диска «Знак равенства». Сложно определить жанр, в котором выступает поэтесса – это и декламация под музыку и пение.

Вера, как проходит работа в «Политтеатре»?
Лекторий Политехнического музея – это историческая площадка, где в свое время читали стихи Казакова, Ахмадуллина, Рождественский, Евтушенко и все прочие прекрасные люди 60-х. А до них еще Маяковский, Есенин, Северянин и прочие. Огромная ответственность. И мы сейчас, делая спектакль, прорабатываем буквально каждую запятую, расставляем акценты, рисуем себе памятки, схемы. 22 апреля в «Политтеатре» у нас будет ответственная премьера.

Фото Михаила Перикова

Кажется очевидным, что актеры должны учиться работать с текстами. Но мало кто это делает. Давно утрачены традиции поэтического театра – таганские еще. Как-то мы с Вениамином Борисовичем Смеховым имели очень познавательную беседу на тему, почему изменилась актерская школа. Она изменилась, потому что молодых актеров мало учат читать стихи. Особенно современных авторов. Это грустная история. Но мы планируем эту ситуацию изменить в театре «Практика» и в «Политтеатре». Хотим, чтобы это вовлекало в себя людей. Чтобы они учили наизусть тексты. Мало кто умеет прочитать стихотворение, слышит рифмы, правильно ставит акценты.

Эгоцентрик Бродский считал, что литература – это вообще видовая цель человечества. Раз речь – это единственное, что отличает человека от животного, значит исключительно ею и надо заниматься. На самом деле, это очень важная сфера особенно для людей мыслящих.

Не планируете поработать в качестве режиссера? Поставить спектакль?
Я боюсь, что не смогу. Нужно обладать невероятной мощью и харизмой, чтобы тебе доверили такое большое дело, как постановка спектакля. Это ведь не только объяснять людям, как читать тексты. Это еще кричать на осветителей, что они не туда светят. Организовывать помрежей и следить за каждым.

У меня перед глазами потрясающий пример художественного руководителя театра «Практика»  и «Политтеатра» Эдика Боякова. Вчера, например, у него было шесть репетиций подряд. Он ставит два поэтических спектакля. Допкунайте, Михайловская, Гребенщикова, я и другие. После  десятичасовой репетиции он пришел домой и рыдал два часа. И это нормально, когда на протяжении нескольких часов ты читаешь поэтический текст Веры Павловой, где содержится такой концентрат интимности.

Эдик – взрослый человек (трое детей, много жен, все хорошо) приходит домой и рыдает. Я представляю, что будет со мной. Я иногда на репетициях плачу. Не знаю почему, но я начинаю реветь.

Считали что, чем раньше умер поэт, тем он  круче.  В 14-15 лет считалось, что жить после 30 лет – это как-то даже стыдно. Особенно если ты талантливый. Я называю это - не справиться с управлением

В общем, не выросла я еще до такой харизмы, силы ума, возможности координировать десять процессов одновременно. Я мечтаю когда-нибудь поставить спектакль. Но для этого, во-первых, нужно написать пьесу. Кстати, сейчас поэтическая пьеса – возрождающийся жанр. И это меня страшно радует. И, возможно, скоро мы узнаем о новом Шекспире.

Если вы слышали о человеке по имени Андрей Родионов. Он написал большую пьесу-поэму «Нурофеновая эскадрилья» в стилистике кубо-футуристов 20-х годов. Там цех технологов выращивает самолет. После чего пытается завоевать галактику. И все это происходит в театральном пространстве. Я думаю, что новые драматурги вырастут именно в поэтической среде. Эти два жанра все больше срастаются.

Фото Михаила Перикова

Вспомните какой-нибудь забавный случай из гастрольной жизни.
В Рязани два дня назад произошел прекрасный и забавный случай. Мы разговаривали с людьми в книжном магазине, и зашла какая-то тетушка. А пространство неогороженное. Просто люди сидят, я что-то говорю. Она заходит и с какой-то фантастической непосредственностью спрашивает первого попавшегося человека – «Эй, это вообще кто?» И мне так захотелось ее обнять. 

Что вы точно не бросите?
Театр я точно не брошу. Он останется в моей жизни, потому что это ни с чем не сравнимый адреналин, восторг и счастье коллективного труда. «Практика» - это авангардный театр. Там сто мест. Круто в таком театре играть аншлаги, когда за два месяца проданы все билеты. В «Политтеатре» 550 мест. Я была на четырех премьерах, и это нереальное ощущение, когда полный зал встает и в течение двух минут аплодирует. Такой голод невероятный по текстам, по живому слову. И это в Москве. Хотя считается, что ей уже давно не до чего – тусоваться и спать. Оказывается, что нет. Собираются полные залы. Это счастье.

Наверное, трудно читать постоянно один и тот же материал?
Меня всегда это ставило в тупик. Например, группа «Чиж и ко» 15 лет играет одну и ту же программу. И это их фраза о том, что «новые песни пишут те, у кого старые плохие». Но у текстов есть энергоемкость. Когда мы начинали играть спектакли, мне казалось, что меня не хватит на сезон, что невозможно повторять одно и то же, даже если ты играешь раз месяц.

Но потом ты понимаешь, как тексты прорастают в костную ткань. Бывает, что только лет через пять ты можешь понять, о чем когда-то написал, и не предполагал вообще, какой смысл вкладывал.

Внутри  текстов есть большая магия. Такое прессованное слово как поэтическое обладает больше силой.  Мощная концентрация энергии на квадратный сантиметр текста. И ты начинаешь с ними взаимодействовать, как с музыкальным ритмом. Я же их по-разному читаю. У меня много написано, и я имею возможность варьировать и выбирать. Никогда не бывает одинаковых выступлений, даже если их семь подряд. Они все разные, и люди разные, и ощущения. Ты можешь один текст рассказать из двух разных центров. И это будут стихи, которые невозможно узнать. Тем более, что мы все время музыку переделываем. И звучит в итоге все по-разному. Я боялась, что я все это возненавижу. Но, наоборот, со временем стала относиться к текстам легче.

Какая музыка вас вдохновляет, и что повлияло на ваш музыкальный вкус?
Очень большой диапазон того, что я слушаю. От последнего альбома Эми Уайнхаус до выдающихся бардов Иващенко и Васильева. Но слушать и не разочаровываться годами я могу Ан Дифранко. Это дочь итальянских эмигрантов в Америке. Она моя ролевая модель. Фантастическая поэтесса, у нее фантастическое чувство ритма и созвучия. Это редкость для американской поэзии, которая вся состоит из верлибров. Мало кто занимается рифмой в ее классическом понимании.

Фото Михаила Перикова

Что касается русскоязычных авторов, то мне нравится «Несчастный случай». И с каждым новым альбомом все больше. Они взрослеют, теряют иллюзии, становятся такими дядьками правильными.

Неделю назад я была на сорокалетии группы «Аквариум». Борис Борисыч прыгал с динамиков на сцену и махал руками пытаясь взлететь. Из чего я сделала вывод, что все истории о том, что он неизлечимо болен, - это чудовищные и грязные инсинуации. Выглядел он очень счастливым, делал глупости, показывая, что еще есть порох. Два последних его альбома, по-моему, самые мощные за десятилетие вообще.

Стинга я очень люблю. Смотрю на него и не понимаю, как можно быть Стингом и тебе 60 лет. Сколько угодно, только не 60. Такие люди с категориями паспортных данных очень слабо совмещаются. Я поняла, что при такой одержимости старение тебя обходит как непонятный предмет. Оно не понимает, как с тобой взаимодействовать. Этим людям не до возраста - в тур ехать, пластинку писать, шестого ребенка рожать. И возрастные изменения начинают обходить их. 

Борис Борисыч прыгал с динамиков на сцену и махал руками, пытаясь взлететь. Из чего я сделала вывод, что все истории о том, что он неизлечимо болен, - это чудовищные и грязные инсинуации.

Когда мы были маленькие, то считали что, чем раньше умер поэт, тем он  круче. Помер в 27 лет - считалось, что это отважный поступок. В 14-15 лет считалось, что жить после 30 лет – это как-то даже стыдно. Особенно если ты талантливый. Я называю это - не справиться с управлением. На такой скорости люди неслись, что не вырулили. Но самое интересное – это так распределяться, чтобы твоя карьера, как у БГ, насчитывала 40 лет. И при этом ты не был выжившим из ума реликтовым растением, а был живее всех живых. Вот об этом я мечтаю.

В кино не планируете сниматься?
У меня был прекрасный и стыдный опыт съемок в кино. Вообще кино – это совершенно непредсказуемый продукт. Мало иметь хороший сценарий и хорошо сыграть. Все может внезапно запороться на монтаже, превратившись в бессвязную историю.Так и было в том единственном фильме, где я снялась. Я вспоминаю об этом с нежностью, как о любимой минуте позора. Но те 10 дней съемок в Смоленске стали таким концентрированным счастьем, поэтому я ни о чем не жалею. Как получилось, так и получилось.

Я решила показать фильм своему близкому другу, который ничего об этом не знал. На пятой минуте просмотре я поняла, что совершила большую ошибку, потому что с лицом у него происходило что-то необратимое, что я не могла остановить. После того, как я закрыла ноутбук, он мне сказал  – «Ну, ты не виновата. Не переживай».
Я считаю, что нельзя стесняться своих ошибок. Это такое счастье делать ошибки. Надо понимать, что книжки писать – это много работать с собой, с восприятием себя, с критичностью и беспощадностью к продукту своего труда.

В идеале все выглядит так – в свет должно выходить процентов тридцать из того, что ты делаешь. Все остальное – это картофельные очистки.

Что в этот раз услышат новосибирцы?
У нас был очень счастливый концерт в декабре. Мы соскучились, хотели посмотреть, как выглядит Новосибирск весной. Мы приехали, чтобы точно все успеть. Поэтому два концерта -  акустический в доме ученых Академгородка и в полном составе с ударником, гитаристом и басистом в клубе «Рок-Сити». В программе семь новых треков, которые еще не играли. На сегодня мы придумали и записали половину нового альбома, который планируем дозаписать летом. И в сентябре выпустим двойной альбом. С декабря мы изменились стали ответственнее относиться к работе. Мне близкие люди сказали, что это видно. Это доказал и последний концерт в московском клубе «16 тонн». Мы перед ним чуть не умерли от ужаса. Это серьезная площадка. Там всё очень нервно происходит всегда.

Вам снится что-нибудь?
Да, но я редко запоминаю. В основном это лютый густой абсурд. Один из любимых с детства сюжетов – это постапокалипсические сны. Пустыни до горизонта, заставленные ржавыми подъемным кранами. Люди, не умеющие говорить и общающиеся знаками. Самое страшное – это лестницы, которые никогда не кончались. Надо добежать до низа и выйти, а выхода не было.

Однажды мы пришли в дом на Чистых прудах, где на самом верхнем этаже жили художники. И когда я увидела эту лестницу, которая снилась мне с пяти лет в самых страшных снах, я сказала – я не пойду. Мои друзья встали в пролеты и страховали меня, чтобы я могла спуститься. Больше она мне не снится.

Я давно мечтаю о таком DVD-проигрывателе, куда можно записывать сон, а потом его друзьям показывать. Несколько раз я ловила себя на том, что явно там какие-то телеканалы переключаются. Тебе точно снится Хаяо Миядзаки, при том, что он этого точно не рисовал. Пучок стрел, который в руке у тебя становится змеями. Явно какая-то студия рисует и сливает тебе прямо в сны. Хочется позвонить сказать – ребята, вы там аккуратнее, я уже посмотрела, это пиратство.

Поэтесса Вера Полозкова выступила в Новосибирске

#Гастроли