{{news.content}}
{{news.date}}
{{news.section.name}}
Лауреат премии «Поэт года ЖЖ», одна из самых известных представительниц современной женской поэзии Вера Полозкова встретилась с новосибирскими поклонниками, расспросившими московскую гостью о Бродском, боге, политике, стихах и людях сцены.
О Бродском Вот если Высоцкий, скажем, повлиял – это ничего, а Бродский никак не может. Тут же обвинят, что ты его не до конца понимаешь, а если понимаешь, то неправильно О боге О Цветаевой На сцену маленького клуба выходит человек и первые полчаса извиняется за то, что он на этой сцене стоит и тратит ваше время О политике О людях на сцене О стихах на сцене
Часть людей, не читавшая большинства моих текстов, предполагает, что Бродский играет для меня главную роль, а я такой Эпигон Эпигонович великого Иосифа Александровича. Что, кстати сказать, не самый плохой путь, наверное. На самом деле Александр Васильев («Сплин» - прим. ред.), Борис Борисович (Гребенщиков, «Аквариум» - прим. ред.) или Земфира повлияли на меня ничуть не меньше.Вера ПолозковаРодилась в Москве в 1986 году. Первая книга стихов была опубликована тиражом в 350 экземпляров и подарена Вере на 15-летие. Журналист, сотрудничала с «Книжным обозрением», «Cosmopolitan» и «Афишей». До апреля 2008 года работала в Московском музее актуального искусства. В 2011 году выпустила музыкально-поэтический сборник «Знак неравенства». Просто с Бродским всегда жутко личная история складывается, и все друг к другу его потом ревнуют. Вот если Высоцкий, скажем, повлиял – это ничего, а Бродский никак не может. Тут же обвинят, что ты его не до конца понимаешь, а если понимаешь, то неправильно. Понятно, что языком он заражает очень быстро, но повлиял он, скорее всего, отношением к поэзии и своим текстам. Его выступление с нобелевской речью, где он заявляет, что, возможно, написание стихов – конечная цель человеческого вида как такового, что он хотел бы остаться в литературе частным лицом – все это дало понимание, как к этому ремеслу нужно относиться.
Бог у меня упоминается в каждом втором тексте. Но это все связано с верой как таковой. А того, что мои друзья называют «православием головного мозга», я очень боюсь, и людей, которые в это впадают, стараюсь избегать.
У меня дома есть целая полка книг, посвященных Марине Ивановне, что неудивительно, по-моему. Каждая читающая девочка так или иначе «пропадает» в ней лет на пять, а иногда и больше. И до сих пор она является моей путеводной звездой. А вот с Анной Андреевной (Ахматовой – прим. ред.) отношения не сложились. При том, что я легко узнаю ее, никаких эмоций по поводу ее творчества никогда не испытывала. Что удивительно.
Политика как радиация. Она разлита в воздухе и влияет на тебя независимо от того, хочешь ты этого или нет. Меня расстраивает, насколько безвкусно у нас все происходит. Ведь если у нас тирания, то все должно быть очень красиво и пышно – с маршами, френчами и лентами, но все уныло и тускло. И реагируют они [политики] уныло, и иронии у них нет, а когда они шутят, то всегда мороз по коже. И наблюдать за ними неинтересно, так как все понятно и предсказуемо. Это самое обидное.
Эти люди никогда себе не принадлежат, так как много работают над собственным мифом. Начинается это почти сразу, как только ты осознаешь, что теперь твой мир поделен на две части. В одной ты Майкл Джексон и можешь «взорвать» 30-тысячный зал, а в другой ты пожилой танцовщик с артритом, у тебя некроз тканей и огромные долги. Все это один человек, но о втором мире никто не должен знать. И постепенно между ними выстраивается непроходимый забор. Поэтому, на самом деле, все никогда не является таким, как это выглядит со стороны, скорее даже наоборот. Потрясающе наоборот.
Традиция исполнения стихов в нашей стране выглядит следующим образом. На сцену маленького клуба выходит человек и первые полчаса извиняется за то, что он на этой сцене стоит и тратит ваше время. Он закрывает глаза, у него трясутся руки и ноги, ни одного попадания в ритм. В итоге он густо краснеет и медленно сползает к выходу. Конец.
