{{news.content}}
{{news.date}}
{{news.section.name}}
Как сегодня можно оценить события октября 1993 года, когда был расстрелян Белый дом в Москве? Был ли тогда возможен выход из кризиса без силовых действий? Как эти события оценивали в регионе, и что происходило в Новосибирской области 3-4 октября? Кто тогда поддержал Ельцина, а кто — Верховный совет? Об этом и многом другом рассказал 3 октября гость программы «Вечерний разговор» — советник мэра Новосибирска, депутат Законодательного собрания Андрей Жирнов — на радио «Городская волна» (101,4 FM).
Иван Конобеев: Здравствуйте! В студии Иван Конобеев, и сегодня [3 октября] у нас получится историческая программа, потому что наш сегодняшний эфир совпадает с очень значимой датой в истории современной России. 3-4 октября 1993 года произошли события, которые изменили страну, и поменяли вектор её развития.
И началось всё с того, что ещё 21 сентября 1993 года президент Борис Ельцин подписал знаменитый указ № 1400 о роспуске Верховного совета. Так как полномочий на такое действие у президента Российской Федерации согласно Конституции не было, то он этим указом изначально нарушал Конституцию. И, принимая это решение, юридически прекращал быть президентом.
Почему? Я сейчас процитирую конституцию: «Статья 121.6: Полномочия Президента Российской Федерации не могут быть использованы для изменения национально-государственного устройства Российской Федерации, роспуска либо приостановления деятельности любых законно избранных органов государственной власти. В противном случае они прекращаются немедленно».
Мы анонсировали, что сегодня у нас в гостях будет Владимир Яковлевич Карпов, на тот момент депутат Совета народных депутатов, но он заболел, к сожалению, и не сможет присутствовать.
Поэтому к нам пришёл советник мэра Новосибирска, депутат Законодательного собрания, а в 1993 году — студент-историк 3-го курса НГУ и активист штаба по защите конституционного строя Андрей Жирнов.
Здравствуйте, Андрей Геннадьевич!
Андрей Жирнов: Здравствуйте, Иван!
Иван Конобеев: Сколько тогда вам было лет?
Андрей Жирнов: 19 лет.
Иван Конобеев: Насколько я понимаю — а мне было немного поменьше, 13 лет — Новосибирская область стала регионом, который, мягко говоря, не поддержал Бориса Николаевича Ельцина. И хотя основные события тех дней происходили в Москве, от позиции регионов зависело очень многое. И то, что происходило в Москве, вызвало определённые изменения и в Новосибирской области, и в Новосибирске.
Я взял результаты социологии от августа 1993 года, чтобы вспомнили, какая была ситуация. Действительно, тогда велись шоковые реформы, которые большинство людей не поддерживало.
Итак, социология (август 1993 года):
-
За продолжение курса реформ — 48%,
-
негативное отношение к реформам — 18%,
-
затруднились — 34%,
-
недоверие к президенту — 55%,
-
недоверие к парламенту — 68%.
Такие цифры показывают полную нестабильность и возможность «качнуться» как в одну сторону, так и в другую.
Андрей Геннадьевич, сначала поговорим о событиях в крупном масштабе. Сегодня часто называют произошедшее «конституционным кризисом». Дескать, и Верховный совет и президент были по-своему неправы. И так уж получилось, что президент был вынужден отдать приказ расстрелять Верховный совет из танков. Сегодня это звучит, конечно, дико и запредельно. Вообще, по вашему мнению, был возможен выход из кризиса без силовых действий?
Андрей Жирнов. Фото: Павел Комаров, nsknews.info
Андрей Жирнов: Вы знаете, если говорить такими словами, «конституционный кризис» продолжался весь 1993 год, потому что это была не первая попытка (21 сентября) Ельцина распустить Верховный совет. Ещё весной у него появился опус, когда он тоже пытался избавиться от Верховного совета, от съезда народных депутатов. Потом был референдум в апреле 1993 года о доверии президенту, Верховному совету о поддержке курса реформ — поддерживает или не поддерживает.
Противостояние только набирало силу в течение всего 1993 года. А в 1992-м году начались столкновения в позициях между Верховным советом и президентом Ельциным, прежде всего, по вопросу о продолжении гайдаровских реформ, о ситуации вокруг будущей приватизации.
Марксисты знают, что базис лежит в основе всего, то есть вопрос о собственности — ключевой. И там речь шла о том, чтобы общенациональную собственность начать приватизировать, и разные были подходы к этому вопросу. И, конечно, предложения Гайдара и его команды встречали в штыки в Верховном совете.
Тогда же произошла смена, и появилась правительство Черномырдина. Верховный совет мог считать, что пришёл «красный директор», и сейчас ситуация будет складываться по-другому, но ничего подобного. Потому что вектор, который заложили Гайдар и его команда, Черномырдин, в силу особенностей своего характера, фактически продолжал всё это дело.
Поэтому к осени 1993 года ситуация уже просто фактически зашла в тупик. Взаимные обвинения. Основные СМИ, телевидение, прежде всего — всё было на стороне Ельцина. Там говорилось о том, что «Верховный совет, депутаты, коммунисты, всякие красно-коричневые хотят повернуть вспять, уйти от реформ, а мы ещё только начали, впереди свет в конце тоннеля, и мы идём к этому свету. А вот эти негодяи и ретрограды хотят повернуть вспять».
И всё это навязывалось-навязывалось, была массированная информационная обработка населения. И нужно отметить, что в крупных городах тот демократический настрой, который был на рубеже 1980/90-ых, сохранился, потому что люди верили в светлое будущее — рыночное общество, демократия. И думали, что Ельцину мешают проводить реформы. И, если убрать Верховный совет, то всё начнётся хорошо. Это всё активно навязывалось.
Иван Конобеев: То есть выход из кризиса не просматривался в той ситуации?
Смотрите также
Андрей Жирнов: Участники тех событий могут говорить о том, что всё могло по-другому до 21 сентября, это могло произойти позже. Ельцин мог дать задний ход, или население бы отрезвело и посмотрело, что реально происходит в экономике, и куда катится страна. Но после 21 сентября был издан указ № 1400, когда Конституционный суд признал его антиконституционным во главе с нынешним, кстати, председателем Владимиром Зорькиным. Он потом был за такое поведение «наказан», и долгое время был рядовым судьёй Конституционного суда, и только в последние годы вернулся на свой пост. Но при Ельцине он занял такую чёткую и ясную позицию. Он пытался найти какой-то компромисс.
Патриарх Алексий Второй, ныне покойный — в тот момент в Свято-Даниловом монастыре тоже как раз проходили переговоры между Верховным советом и представителями администрации Ельцина. Пытались найти какие-то компромиссы. Но в последующих событиях стало понятно, что Ельцину и его ближайшему окружению никакие компромиссы были не нужны. Они взяли курс на то, чтобы ускорять реформы, устранять то препятствие, которое было.
И ведь многих депутатов Верховного совета подкупали какими-то должностями, квартирами. И очень многие на это купились. Допустим, был известен в 1990-е годы деятель Починок. Он был в Верховном совете, потом был руководителем Фискальной службы... И таких перебежчиков, которые перебежали в стан Ельцина из Верховного совета, было, конечно, немало. Но, тем не менее, попытки были. Но, честно сказать, я уверен, что это было сделано чисто для отвода глаз.
Иван Конобеев: Часто очень события октября 1993 года называют концом советской власти. Для меня советская власть = коммунисты, а почему? Ведь коммунистов уже и не было по большому счету во власти. Что значит «советская власть» в понятии историков, которые говорят, что была поставлена точка?
Андрей Жирнов и Иван Конобеев. Фото: Павел Комаров, nsknews.info
Андрей Жирнов: Во-первых, нужно вспомнить, что в 1991-м году после ГКЧП коммунистическая партия была запрещена. И в 1992 году в Конституционном суде проходил процесс о восстановлении КП РСФСР, нынешней КПРФ. И как раз наши земляки принимали активнейшее участие в этом процессе — это академик Валентин Афанасьевич Коптюг, Владимир Анатольевич Боков — тогда народный депутат, был председателем Новосибирского облисполкома.
И как раз решение Конституционного суда во главе с Зорькиным вызвало у Ельцина большое раздражение, потому что разрушился тот план. И уже в 1993 году 13-14 февраля состоялся восстановительный съезд КПРФ, на котором партия была восстановлена. К тому времени очень многие побросали партбилеты. Далеко не все из тех, кто был в КПСС, вернулись в компартию. Кто-то предпочёл строить свою жизнь отдельно, иначе встраиваться во властную систему, поэтому, конечно, в советах, которые на тот момент существовали, — городские, районные, областной — там коммунисты составляли незначительную часть.
Но важно то, что система была выстроена снизу доверху, и она обладала реальной действительной властью. Эти советы могли контролировать исполнительную власть, администрации. И, конечно, этот контроль, зачастую жесткая и принципиальная позиция по многим вопросам, не устраивали исполнительную власть не только в Москве, но и в регионах.
И поэтому Ельцин, когда начал проводить свой государственный переворот, опирался в том числе на позиции многих чиновников, которых депутатский контроль со стороны низовых советов не устраивал. Реформы, большой распил, а здесь кто-то старается помешать, и поэтому чиновники активно претворяли в жизнь ельцинские реформы.
В Новосибирской области ситуация была другая. У нас тогда губернатором был Виталий Петрович Муха. Я прекрасно помню 22 сентября, на следующее утро после ельцинского указа, мы о нём узнали вечером 21 числа. И утром 22 сентября в здании областного совета собирается малый совет, и там выступал Виталий Петрович Муха, который изложил свою позицию, что он не признаёт указ 1400, что он признает решение Конституционного суда. И я помню, как он вышел в фойе, его обступили депутаты, и он говорил: «Город должен гудеть, все должны слышать нашу позицию!»
И потом на селекторном совещании через пару часов с премьер-министром Черномырдиным, все депутаты докладывают, и Черномырдин говорит: «я не могу связаться с Виталием Петровичем!» А Виталий Петрович сидит перед нами, он говорит, а его обрубили. И, конечно, его знаменитая речь на сессии Новосибирского областного совета, которая, я уверен, вошла в историю Новосибирской области, когда он сказал, что «народ — не быдло, а я — не шестёрка». Это была его позиция, которую он отстаивал.
Я всегда с глубоким пиететом относился к покойному Виталию Петровичу. Здесь, в этой критической ситуации, он действительно показал себя как настоящий мужик, как руководитель, который отвечает за территорию, и у которого есть своя позиция.
Иван Конобеев: Были большие жертвы в Белом доме, были танки, был пожар — это всё в процессе. А что стало итогом этого всего? А главным итогом расстрела Верховного совета стало переписывание конституции, которая теперь давала «официально» полную концентрацию власти в руках президента.
Понятно, что история не терпит сослагательного наклонения. Но представим: можно ли сравнить сегодняшний парламент страны — Госдуму, и условный Верховный совет, который бы сохранился при той балансировке власти, которая была в 1993 году. Чего бы не хватало в Думе, или что в ней было бы иначе? Можете сформулировать?
Андрей Жирнов: История, правда, не терпит сослагательного наклонения. Государственная дума отличается от Верховного совета, наверное, как курица от страуса, и по своему влиянию, и по своей мощи, и по тому, как влияет на происходящие процессы. И, конечно, та конституция, которая была вынесена на референдум 1993-го года, конечно, была принята очень многими жителями на тот момент. Тогда же говорили о том, что явка чуть-чуть перевалила, которая обеспечивала принятие конституции.
Но ведь у нас и сейчас зачастую эта конституция далеко не всегда исполняется, что касается Государственной думы и её роли в общественной жизни нашей страны. А уж сравнивать с Верховным советом — то это вообще небо и земля.
Иван Конобеев: То есть Верховный совет обладал большей властью?
Андрей Жирнов: Несомненно.
Андрей Жирнов. Фото: Павел Комаров, nsknews.info
Иван Конобеев: Спустимся с уровня федерального на региональный. Что происходило в Новосибирской области 3-4 октября?
Андрей Жирнов: Важный момент, который происходил в Новосибирске, был 29 сентября 1993 года, мы называем его Первый съезд народных депутатов Сибири. Тогда это было огромное совещание, на который приехали представители краевых и областных советов всего Сибирского региона.
На тот момент в Новосибирске уже существовала Ассоциация «Сибирское соглашение», основателем которой был в том числе и Виталий Петрович Муха, и приехали тогда в Новосибирск 29 числа со всех сибирских регионов руководители советских органов власти, и решали, как развивать дальше ситуацию, и что делать дальше. Изучали разные идеи.
Сюда приехали, кстати, эмиссары из команды Ельцина, в том числе господин Шахрай. Что делать? Один из вариантов был — Верховный совет переместить в Новосибирск. Такие идеи звучали. Понимаете, уже тогда Новосибирск отличался своим особым характером. Причём, эта тема обсуждалась на полном серьёзе, хотя все, конечно, надеялись на вмешательство патриарха в переговорный процесс в Москве. Что он позволит разрулить кризисную ситуацию.
Но, тем не менее, это звучало, об этом много говорили. В том числе и в Москве эту ситуацию обсуждали, чтобы покинуть эту негодную столицу и переместиться в Сибирь. Чтобы здесь как раз был центр влияния. Такие ситуации происходили в истории в разных странах в кризисные моменты, и предлагалось следовать такому пути. Этот момент обсуждался.
Ещё обсуждался вариант перекрыть Транссиб — это происходило с шахтерами.
Эти вещи постоянно звучали. И съезд народных депутатов Сибири собрал на площади Ленина какой-то грандиозный митинг — десятки тысяч человек тогда пришли, ждали Амана Тулеева, который был тогда одним из лидеров оппозиции. Аман Гумирович тогда был председателем Кемеровского областного совета народных депутатов, громил Ельцина, и он появился, и вся эта огромная толпа ринулась к нему, чтобы пожать ему руку. И потом пошли к зданию областного совета, чтобы там продолжить митинг, поддержать депутатский корпус. Это, конечно, было феноменальное событие.
Иван Конобеев: А была ли вторая сторона в Новосибирске? Кто был по одну сторону баррикад — я услышал, что это были депутаты и губернатор — а кто по другую?
Андрей Жирнов: Допустим, формально это был представитель президента Анатолий Николаевич Манохин, потом разговаривали с ним и про те события, и про его оценку последующих событий. Конечно, в Новосибирске у Ельцина было достаточно много сторонников в тот момент, потому что крупные города были такими локомотивами демографических преобразований в начале 1990-х.
Интеллигенция хотела реформ, демократии, устала от старой коммунистической власти — конечно, сторонников было много. Но в те дни они затаились и не проявляли себя активно. Более того, видели настрой губернатора, и настрой, который был у активной части населения.
Но при этом могу сказать, что в штабе по защите конституционного строя постоянно звонил телефон, и дежуришь вечером — звонок: «О, а вас ещё не повесили?» И такое было. Но всё-таки многие ждали, как будут развиваться события в Москве.
И я помню 3 октября 1993 года, около 20:30, мы с моим однокурсником собирались ехать назад в общежитие в Академгородок, и тут звонит телефон, я машинально беру трубку, а там из приёмной одного из народных депутатов говорят, что московский телеканал 2x2 сообщил, что только что прорвана блокада белого дома, и народ идёт на штурм московской мэрии. Как? Неужели?
Это было настолько неожиданно, я подошёл к Александру Евгеньевичу Просенко — он был одним из депутатов областного совета, одним из руководителей штаба — и говорю ему эту новость, а меня всего разрывает. Я звонил в другие инстанции, там подтвердили. Народ начал ликовать, что вот-вот и ненавистная власть Ельцина падёт, не где-то, а именно в Москве! И дальше стали слушать радио — какая информация. А дальше — тишина, примерно на час...
Смотрите также
А потом начинают комментировать, слышится в радиоэфире сильнейшее напряжение. И потом уже, когда начинается штурм Останкино, тогда уже понятно, что вся страна видит по телевизору, что происходит. Потом вещание из резервной студии, с Шаболовки. Дальше не только страна, но и весь мир смотрел фактически в прямом эфире то, что происходило.
И, конечно, забыть, как танки с набережной Москвы-реки стреляют по зданию Верховного совета, невозможно. Это казалось каким-то сюрреализмом, казалось, что это не в нашей стране происходит, а в Чили, например. Невероятно. Но, тем не менее, это всё было. И, конечно, мы видели толпы зевак на набережной, которые аплодировали каждому залпу, который попадал в здание Верховного совета. Это было дико.
И как раз вечером 4 октября в Новосибирске был митинг, а потом я зашел в ГПНТБ, и в фойе все столпились вокруг телевизора, и смотрят кадры телекомпании CNN, как это всё происходит. Это в Москве улюлюканья были. Здесь была гробовая тишина.
Иван Конобеев: Штаб занимался распространением информации. А когда он прекратил свою работу?
Андрей Жирнов: 4 числа фактически он и прекратил работу. Дальше Виталий Петрович Муха был снят со своей должности. Брянский губернатор Юрий Лодкин — на тот момент единственный избранный глава региона в нашей стране. И по-моему, ещё амурский губернатор, который примерно в одно время с Мухой второй раз вернулся во власть на волне полного отторжения ельцинской власти в 1995 году. Это были прямые выборы.
И я думаю, что после того, как танки стреляли по Белому дому, у верховной власти в Кремле всякие тормоза были сняты. Тот же Анатолий Манохин потом рассказывал, как через несколько месяцев Ельцин собрал своих представителей по стране, и сказал, потирая руки: «Ну, теперь мы поцарствуем всласть!»
А люди думали, что сейчас борются с теми, кто мешает реформам и строительству демократии. А по факту убирали тех, кто мешал Ельцину царствовать всласть.
Иван Конобеев: Я понял ситуацию таким образом: была Москва — столица революции, и были регионы, которые не хотели? Или Новосибирская область была в ряду регионов особой?
Андрей Жирнов: Конечно, особой! Потому что здесь важную роль играла позиция губернатора, был активный штаб. В других регионах сопротивлялись, но в итоге согласились.
В соответствии с указом советы в городах, районах, областях распускались, а в Новосибирске совет не распустился, а приостановил работу, и продолжал как-то функционировать. На сессии не собирался, но аппарат и руководство областного совета не разогнали. Это тоже уникальный случай.
Иван Конобеев: А пресса? Пресса была на чьей стороне в Новосибирске и области?
Андрей Жирнов: Пресса, прежде всего, была на стороне Ельцина. С одной стороны кто-то не знал, чем это всё может закончиться, памятуя 1991 год, а основная часть прессы ждала, что будут демократия, свобода, развитие рыночных отношений. И, конечно, потом было очень горько, и было много разочарований от того, какое чудовище в итоге получилось.
Иван Конобеев: Какие СМИ были самые деятельные при освещении событий в Новосибирске?
Андрей Жирнов: Конечно, «Вечёрка» активно ратовала против противника Ельцина. Другие СМИ... Прежде всего, огромное влияние имело центральное телевидение, где как раз появился термин «красно-коричневые». В то время «патриот» было ругательным словом. Это сегодня оно приобретает другое значение, а тогда это было просто: коммунисты — и красно-коричневые и патриоты — главные враги.
Андрей Жирнов и Иван Конобеев. Фото: Павел Комаров, nsknews.info
Иван Конобеев: Общепринятая позиция, что тогда у страны было две концепции развития. Понятно, что преобразования никто приостановить не мог, процесс был запущен, и все в стране были готовы к этим преобразованиям. Но какие это были преобразования?
Было два отличающихся взгляда. Это радикально-либеральный вариант перехода к рыночной экономике и умеренный вариант социально-экономических преобразований. Первый «исповедовали» собравшиеся вокруг президента силы, которые выиграли от начала либеральных реформ — финансово-промышленные группы, легализованная теневая экономика, новое чиновничество.
Второй подход поддерживал парламент. В эту элитную группу вошли: руководители промсектора, депутаты (аккумулятор народного недовольства), часть региональных элит.
Если Новосибирская область встала на сторону парламента, это говорит о том, что у нас не было сложившихся финансово-промышленных Групп и крупных сил теневой экономики?
Андрей Жирнов: В Новосибирской области, к счастью или к несчастью, нет больших природных ресурсов. Может быть, в этом наша основная особенность. Некоторые считают, что нефть — это кровь дьявола, потому что от неё все беды. Если говорить про нас, то, может быть, поэтому у нас до сих пор другой подход и другая система. И мы отличаемся от других регионов страны именно тем, что люди у нас думающие, и главное богатство Новосибирской области — это люди.
Иван Конобеев: То есть получается, что Новосибирская область стала центром оппозиции политики президента Ельцина, потому что у нас элиты другие?
Андрей Жирнов: Возможно, вы и правы, если считать с социологической точки зрения.
Иван Конобеев: Получается, что вы, штаб, губернатор и все те, кто встали на защиту Конституции, проиграли?
Андрей Жирнов: Да. Но проиграли не только мы, проиграла в той ситуации, на мой взгляд, страна, все жители нашей страны. Потому что пройдёт немного времени, и через год начнётся война в Чечне, дальше — маховик приватизации и рыночных реформ будет только усиливаться. И к 1995 году отношение к Ельцину будет вообще крайне критическим. Он 1996 год будет встречать с минимальным рейтингом.
И тот самый олигархат, который он успел вырастить за эти несколько лет, дальше будет судорожно спасать, чтобы сохранить то, что они сумели наворовать в нашей стране. Поэтому не мы проиграли. Тогда проиграла страна. И все эти танки — это показательно, для чего это делалось — чтобы внушить людям ещё и страх. Люди боялись.
Я помню, как осенью в 1993 году собирали подписи в Академгородке. Было непонятно, до чего ещё может дойти власть. И мы с моим однокурсником так думали: если начнутся репрессии, то уедем в одну сторону и встретимся у кого-то из родственников на явочной квартире. Приходилось слышать, как некоторые говорили: «Может, Андрей, вас исключить из университета, вы ведь красно-коричневых защищали?»
Иван Конобеев: Фактически те люди в Новосибирске, которые защищали позиции Верховного совета, проиграли. Что они получили при этом? Понятно, что Муха был уволен. А кто ещё пострадал? Были ли применены какие-то репрессивные меры?
Андрей Жирнов: Нет. Виталий Петрович был главной жертвой, он был таким громоотводом. Те жертвы, которые были в Москве, не сравнить с той ситуацией, которая была у нас. Прежде всего, революция была в Москве.
Историки сейчас спорят о том, где был элемент провокации, потому что есть одна из теорий, что это была спланированная провокация для того, чтобы дать повод применить жёсткую силу. Сложно сегодня говорить о том, как могло бы быть, и как оно было на самом деле. Позже, когда архивы откроются, можно будет судить. Во всяком случае, и тогда, и сегодня разговор о том, что это не только было восстание людей в Москве, но и спланированная провокация со стороны каких-то властных институтов — это вполне может быть.
Иван Конобеев: Учитывая опыт нынешних революций на просторах бывшего СССР.
Андрей Жирнов: Да — что там могли быть задействованы и разные ЦРУ-шники и другие иностранцы... Теорий много! Когда ответов нет — возникают теории.
Иван Конобеев: Вы упомянули о нулевом варианте. Нулевой вариант — это что такое?
Андрей Жирнов: Это вернуться к той ситуации до 21-го сентября 1993 года. Но это почти фантастично.
Иван Конобеев: Насколько я понял, и эта позиция поддерживалась Конституционным судом, что нужно вернуться к одновременным выборам президента и парламента, и тогда это решит проблемы. Но какой-то из этих сторон это не нужно было?
Андрей Жирнов: Разумеется. Зачем это было нужно, когда это можно было сделать так, как они сделали.
Иван Конобеев: Современные исследователи называют объектом «конфликта» октября 1993-го — то, что должно было попасть под изменение — это государственная власть и общенародная собственность и конфликт ценностей — либеральный подход или социально-патерналистский. Согласны с такой оценкой?
Андрей Жирнов: Да. С одной стороны, это был идеологический спор, потому что либо либерализм агрессивный, кровожадный, как в Чили, где Пиночет тоже проводил реформы через кровь. С другой стороны — социально-патерналистский подход, совершенно другой подход к проведению реформ.
По государственной власти — однозначно. Потому что из президентско-парламентской республики Россия превратилась жёсткую президентскую республику.
Иван Конобеев: И сегодня ею и является.
Андрей Жирнов: Супер-жёсткой.
И, конечно, вопрос о собственности — один из ключевых. Ради чего? Ради чего как раз и проливали кровь, убивали людей, совершали государственный переворот? Власть — это же не просто какая-то субстанция, это же помимо прочего ещё и собственность. Открыли путь к этой собственности.
И потом, кто сопротивлялся? Мы говорили про красных директоров, их же тоже подкупили возможностью участвовать в приватизации по льготным условиям. Я помню, как один из новосибирских красных директоров однажды сказал: «я получил в собственность завод, и я теперь никому его не отдам, глотку перегрызу!» Но когда пришли другие ребята с большими деньгами, они его спокойно вышибли, и он ничего не смог сделать. То есть поманили печенькой, дали печеньку, а потом всё забрали в свои руки.
Иван Конобеев: Спасибо за разговор. Это, конечно, тяжёлые события, которые происходили в октябре, но их важно помнить.
Андрей Жирнов: Я не могу забыть эти дни. 3 и 4 октября до сих пор стоят перед глазами. Будто это было вчера.
#Вечерний разговор #Городское управление #Власть #Выборы #Городская история #Городская волна #Дискуссия #Общественность
